[ezup]

Параллельно доделыванию «Эльбрус-1» в ИТМиВТ лучшие силы были брошены на «Эльбрус-2». Начало его сборки затормозилось до 1978–1979 гг. по причине того, что МЭП, вопреки обещаниям, завалил изготовление ECL и вместо начала 70-х смог предоставить серийную полностью работающую логику только к их концу. Естественно, точка невозврата (когда еще можно было не получить по шапке) была давно пройдена. Эрзац-Эльбрус номер один оказался таким кошмаром, что его постарались все забыть и до сих пор среди уважаемых людей вспоминать его не принято. Поэтому в сети практически нет информации, относящейся к первому поколению этой архитектуры (и уж тем более подробностей ее создания!), максимум стандартное лакированное «гениальный Бурцев в 1979 году построил гениальный (аналогов нет) «Эльбрус», опередив тупых американцев на тридцать лет, а в 1984 выпустил его вторую версию».

Отметим, хоть изначально и планировалось, что вторая модель станет точной архитектурной копией первой, на практике даже «Эльбрусы-1» незначительно отличались друг от друга, и в процессе отладки/выпуска/доработки в них постоянно что-то менялось. «Эльбрус-2» стал куда более унифицированным, но имел некоторые архитектурные отличия, скажем, иначе была организована работа с массивами.

Сами ТЭЗы были тоже переработаны. Например, на первой версии «Эльбруса» они закреплялись специальными ушками и защелкивались так, что вытащить их можно было только при помощи особого ключа. Во второй версии крепление сделали просто привинчивающимся, а доставался ТЭЗ за специальный хвостик. Посеребрённые разъемы изменили на позолоченные, поменялось и количество контактов. В общем, совместимы обе версии были только по системе команд (и то не полностью), внутри же это были абсолютно разные машины.

«Эльбрус-2» из брошюры Бурцева

Проблемы возникли и с охлаждением. В первом «Эльбрусе» оно было выполнено по принципу кондиционера, платы обдувались холодным воздухом, в результате при выключении системы охлаждения процессор не превращался в кашу из расплавленных блоков, а даже мог какое-то время работать. С ECL во втором такая схема бы не прокатила в принципе, в итоге пришлось монтировать чипы на теплоотводящие шины, выводить их по краям ТЭЗа в металлическое шасси, через которое непрерывно прокачивалась охлаждающая жидкость. Беда была в том, что просто так извлечь ТЭЗ для теста в такой схеме невозможно, отсоединенный от охлаждения он сгорит сразу при включении. Поэтому в комплект испытательного стенда входила такая же жидкостная система, трубки от которой тянулись, вместе с проводами, к самому «Эльбрусу-2».

ТЭЗ процессора на выносной плате для теста, хорошо видны шланги охлаждения (фото museum.dataart.com)

Один из ведущих инженеров сначала на «Эльбрусе-2», а потом на «Электроника ССБИС» Олег Гурковский вспоминает:

Одна их моих разработок должна была называться установка функционального контроля (УФК). Я подключился к началу работ отделения № 6 в НИИ «Дельта» с опозданием около года, когда уже были приняты решения по конструкции узлов и планируемой элементной базе новой разработки. Принятые конструкционные решения мне показались неоправданно усложнёнными. Более того, начиная с опозданием свою разработку, я должен был свою работу окончить до сборки опытного образца «Электроники СС БИС». Если принять к реализации предлагавшуюся конструкцию, то мне предстояло выгребать все сложности и сомнительные технические решения, принятые ещё до моего прихода. Новая элементная база была еще в проекте, и её только-только начинали создавать в Зеленограде, и было совершенно непонятно, когда опытные партии станут реально доступными.

У меня было вполне объективное преимущество перед всем коллективом отделения в том, что я пришёл в разработку после участия в заводских испытаниях первого советского суперкомпьютера «Эльбрус-2», в котором провел разработку и большую долю наладки устройства подпрограмм (УПП), составлявшего по объёму 1/6 от центрального процессора (ЦП), но функционально наиболее сложного из всего, что входило в ЦП. Эта сложность породила массу ошибок в схемотехнике, значительную часть которых мы сумели выявить до наладки, моделируя свои устройства на БЭСМ-6. Моделирование отсутствовало к началу разработки, а подоспело в момент между окончанием разработки схем и завершением производства опытного образца. Ошибки, выявленные моделированием, исправлялись «по живому» на ячейках, составлявших УПП.

До сборки всех устройств состава центрального процессора воедино предполагалась автономная наладка устройств на стендах с ручными тумблерными пультами. Моделирование на БЭСМ-6 уже содержало в себе все исходные состояния тумблерных регистров этого пульта, которые предстояло набирать «врукопашную». Более того, моделирование содержало в себе все ответы тестового «задачника», как на выходе УПП, так и в промежуточных точках, которые можно было программно задать при моделировании.

У меня возникла мысль использовать результаты моделирования для управления стендом наладки, что здорово упрощало бы передачу наладочного процесса на завод, где будет производиться «Эльбрус-2». Поскольку еще на этапе разработки УПП в разработке ячеек участвовали представители завода, которым предстояло потом взвалить всю работу на себя, то их особо уговаривать не пришлось. Начальник отдела конструкторского бюро завода поддержал моё предложение и словами, и выделением людей в помощь. Бурцев мою инициативу поддержал, и мы впряглись в разработку автоматизированного стенда, используя период ожидания готовности всех ячеек и внесения в них тех исправлений, которые нашло моделирование.

К тумблерно-пультовому туловищу стенда предстояло довесить «голову» для размещения исходных данных и результатов моделирования. Эта «голова» должна быть изготовлена по документации, которую можно было рисовать на коленке, но моделирование на БЭСМ-6 меня уже развратило. Когда мы выпускали схемы ячеек «Эльбруса», то нам выдавали листы формата А4 с ксерокопиями изображений микросхем, которые (листы) мы резали ножницами на отдельные шаблоны изображения микросхем. Шаблон изображения микросхемы клеем прикреплялся на листе формата А1 в точках, имевших координаты приклеивания. На входы и выходы микросхем мы писали имена сигналов вручную. Потом это передавалось в группу оформления, где всё это списывалось девочками для ввода в ту ЭВМ, которая потом выпускала документацию для схем и печатных плат ячеек, или таблицы для соединения входов и выходов проводным «навесным» монтажом. Кроме того, выпускались ещё и таблицы расстановки микросхем по адресным местам на ячейках. Такой перенос занимал несколько дней, да и меня там не ждали с дополнительной работой, поскольку хватало своей «текучки» и стояла очередь выполнения работ по оцифровке.

То, что я описываю, происходило в 1978–1979 годах, и дисплей для ЭВМ был большой редкостью. Исключительно по большому блату мой бывший дипломный руководитель Кобелёв Вадим Валерьянович, который в это время распоряжался ресурсами на БЭСМ-6, нашёл возможность выделить мне линию подключения и дисплей. Это были, по теперешним понятиям, примитивные цифро-буквенные дисплеи венгерского производства Videoton. Используя тире, нули и латинскую заглавную «I», я сотворил файлы с изображением нужных для стенда микросхем. Пошёл к Володе Тихорскому, программисту, видимо, от бога, и пояснил ему, чего мне нужно.

А нужно было перебрать программно на БЭСМ-6 все шаблоны, которые я введу в ячейку и которым я припишу по входам и выходам имена сигналов, и выдать таблицы связей выходов со входами. Опечатки в именах в этом случае выводились отдельно, как ошибки, не приклеившиеся ни в одну цепочку связей. Володя всё понял и утром следующего дня выдал результат, который уже работал и распечатывал монтажные таблицы. Подобным же образом появились монтажные таблицы связей между разъёмами ячеек. В результате схемная документация получалась практически мгновенно при минимальном числе участников, и с ошибками только схемотехника, не туда направившего сигнал.

Может, я описываю слишком много всего сразу, но иначе будет трудно понять, почему на новом месте мне пришлось навязывать свои технические решения и пути их реализации. Стенд заработал, мы на нём многое отладили до переноса в ЦП. В моей команде работал Володя Крыленко, участник такой же работы на «Эльбрусе-1», и тоже на УПП. Он утверждал, что мы за три месяца прошли путь их двух лет стендовой наладки. Однако пути технического прогресса труднопредсказуемы. На них встречаются совершенно нетехнического происхождения препятствия.

Несомненный успех моего стенда упёрся в два препятствия, степень важности которых при отрубании пути стенда на завод для меня осталась загадкой. На завод выпуска «Эльбрусов», грубо говоря, на завод для Бурцева, надо было поставить БЭСМ-6, созданную бывшим другом и братом жены, но ноне злейшим конкурентом Мельниковым. Вторая причина была в том, что на заводе поменялся начальник КБ, решивший обойтись без моего стенда.

Мне была предоставлена трибуна Научно-технического совета ИТМиВТ, меня вежливо выслушали и… постановили, что будут работать по старинке. Для придания объективности этому решению уточню, что это был 1981 год, и БЭСМ-6 – транзисторная ЭВМ разработки начала 60-х и серийно выпускавшаяся с 1965 (примерно) года, полностью подходила под сентенцию известного анекдота «Да ты, что! Столько не живут!». Но такова была правда жизни. В ИТМиВТ эта машина стояла по историческому приоритету, была загружена и перегружена настолько, что свои работы по моделированию мне приходилось делать по ночам.

Лирическое отступление от технических деталей причин завершения эпопеи стенда состоит в том, что за пару месяцев до НТС, когда все дела идут «на ура» и только в гору, мне снится неожиданный сон, что я веду переговоры с командой Мельникова о переходе к ним. Я призадумался, но, как говорят, вида не подал. Отрицательный вывод НТС был для меня уже предсказуем, поскольку замена начальника КБ на заводе была чуть раньше и смена настроений готовила меня к плачевному исходу за неделю-другую до заседания.

Этап первых заводских испытаний УПП мы прошли успешно, больших хвостов за мной не значилось, факт обиды за неприятие стенда всем был понятен. Со стендом или без него в структуре ИТМиВТ серьёзных перспектив роста у меня не предвиделось. Можно было уходить, тем более что похороны моего научного прошлого при переходе на работы по «Эльбрусу» принесли результат по тем временам значительный: мне удалось получить однокомнатную квартиру для отселения тестя с тёщей.

Вернёмся на «Дельту», с которой начали. Итак, я предлагаю сделать стенд, заряжаемый компьютерным моделированием, для проверки узлов «Электроники СС БИС». Моё предложение такой идеи было встречено словами, вроде того, что это то, что мы и сами хотели бы делать. Ну, а коли так, то с октября 1981 я выхожу на новое место и начинаю с нуля. У меня за плечами опыт «Эльбруса», и я в коллективе, который по своему технологическому опыту от меня отстал на 20 лет. Дело в том, что после БЭСМ-6 этот коллектив сделал АС-6 на ячейках технологии БЭСМ-6, а потом был около этой разработки в ЦУП у Королёва.

Из опыта работ по наладке «Эльбруса» я принёс на кончиках пальцев доходчивое объяснение того, что реальную наладку надо вести на рабочей частоте процессора. На «Эльбрусе» такого не было, поскольку поиск неисправности или ошибки проектирования надо выполнять, вынув ячейку на удлинитель, чтобы влезть в схему щупом осциллографа, а удлинитель, естественно, удлиняет время добегания сигналов до ячейки и время убегания её откликов. Тактовую частоту работы приходится при этом понижать. Чтобы избежать использования удлинителей, я предлагаю конструкцию блока для УФК выполнить в виде книги, ячейки которой являются её страницами.

Вот так опыт «Эльбруса-2» был пиратски перетащен в главного конкурента – «Электроника ССБИС», что фактически и позволило вообще выпустить хотя бы прототип этого чудовища, по сравнению со сложностью которого даже «Эльбрусы» выглядели арифмометрами.

Проблем с элементной базой «Эльбруса-2» мы уже касались. Хорошая в 1971 году серия 100 к середине 1980-х превратилась в тыкву, в итоге, хотя формально «Эльбрус-2» был принят в 1984 году, выпуск его не начался до 1987 года, когда ее сменила серия БМК И200, при этом по факту поставка готовых машин осуществлялась только с 1989 по 1992 год, когда уже и эта элементная база, и его архитектура, и производительность были просто смешны. То же самое в 1992 году уже можно было собрать на нескольких микропроцессорах. Успели выпустить порядка 200 процессоров (не машин, они насчитывали 1–10 процессоров, их было примерно 70), распределенных по различным инсталляциям. Устанавливать их закончили только к 1995–1996 гг., когда на такую древность смотреть было стыдно.

Упомянутый в предыдущей статье Волкотт, кстати, комментирует и сроки разработки «Эльбрусов», называя 10 и 15 лет до серийного выпуска соответственно.

The technical and administrative challenges were staggering. Technically, delays resulted from having to develop, debug, and incorporate so many new technologies simultaneously. Administratively, each relationship with a factory had to be negotiated through a long chain of Ministry and Party officials. The factories themselves were generally disinclined to upset current production schedules with the introduction of new technologies and exercised a non-trivial de facto influence over production. As we can see from figure 3–2, the El'brus-1 and -2 took over 10 and 15 years, respectively, to reach series production.

Там же приводится интересная информация о том, что количество выпущенных комплектов АС-6 осталось таким малым, из-за того, что ИТМиВТ всячески использовал административное давление, утверждая, что вот-вот уже буквально завтра поставит всем заказчикам «Эльбрус».

Те же самые проблемы с работой многих процессоров преследовали и «Эльбрус-2». Самой ходовой модификацией была 2-процессорная машина, достоверно известно о 4 полных 10-процессорных, все-таки установленных в завершенную к 1995 году систему А-135 (с ней провозились так долго, что, как в анекдоте о Насреддине, султан, т. е. СССР, успел помереть, и отчитываться за 25 профуканных лет и неизмеримое количество денег стало не перед кем). Возможно, десятипроцессорные машины стояли у ядерщиков, один 8-процессорный достоверно хотели установить в ВЦКП РАН в 1992–1993 году, успели даже подготовить машзал, но… Машина до него так и не доехала, ВЦКП был расформирован, а «Эльбрус-2» для Академии, скорее всего, вместо нее уехал прямо с конвейера на аффинажный завод (с учетом 5 кг 24-каратного золота в каждой машине и более 40 кг серебра, это не удивляет).

Один «Эльбрус», судя по описанию чудовищной системы охлаждения – второй версии, хотели поставить на мехмат ЛГУ, но завкафедрой системного программирования А. Н. Терехов (что забавно, фанатик «Эльбруса», если судить по интервью) от него отказался.

За то, что мы много сделали для «Эльбруса», нам дали фонд на получение этой машины – другим способом ее было не получить. Я был очень горд, потому что это самая мощная машина в СССР. Помещение – зал 500 метров, градирня – бетонный пруд для хранения воды. Выкопали, все сделали. Потом два наших инженера съездили в Москву на завод счетно-аналитических машин, где «Эльбрусы» делались, и, вернувшись, сказали: «Мы сопровождать такую машину не можем». Оказалось, к обслуживанию предъявляются какие-то дикие требования. Точных цифр не помню, но по влажности, например, если чуть более сухой воздух, будут проскакивать искры, и платы сгорят. Если чуть более влажный, появятся капельки, которые попадут на раскаленную плату, и она тоже сгорит. То есть «Эльбрус» можно эксплуатировать, если у тебя есть полк солдат. В условиях Ленинградского университета это немыслимо. Я пытался орать, махать кулаками. Представляете, какая это честь – быть единственной открытой организацией в СССР, у которой есть «Эльбрус»! Я ее заработал. Но потом, разобравшись, мы все поняли и отказались от поставки.

В общем, в мягкой форме здесь описано то же самое, что и с «Эльбрусом-1». Какой, к чертовой матери, полк солдат? Burroughs всех модификаций, включая мощнейшие 7900, закупали университеты в драку – и никакого полка солдат им отчего-то было не нужно. Один такой стоял аж в университете Тасмании на краю мира на одноименном острове у берегов Австралии, и ничего, как-то справлялись, причем даже силами местных «сисадминов» того времени, без поддержки фирмы. Ботаники из Ливермора дождались своего Cray-1 (а потом и Cray-2) и работали с ними тоже без вот этих вот всех ужасов.

Короче говоря, от второго «Эльбруса» точно так же отказывались все, кто только мог, а не могли, естественно, оборонщики и военные, говорят, что один достался и метеорологам. Было бы очень круто собрать список всех инсталляций этой машины, но, скорее всего, это невозможно.

Коснемся немного сопроцессоров БЭСМ-6, тех самых, обещая которые, Бурцев купил благосклонность академиков. Архитектурно обе версии были идентичны, различалось лишь исполнение и, что логично, быстродействие. Для «Эльбруса-1» он назвался «Эльбрус 1-К-2» (изначально проект СВС, «Спецпроцессор вычислительной системы», шуточно расшифрованный однажды как «Система, воспроизводящая систему», что стало общепринятым), для «Эльбруса-2», соответственно, «Эльбрус-Б». Отличалась в них только элементная база.

Вообще, «Эльбрус» изначально задумывался как полностью модульная машина, то есть ее комплект мог собираться из произвольно числа (от 1 до 10) процессоров и сопроцессоров. Идея модульности (и общая системная архитектура) была разработана А. А. Соколовым и позаимствована от АС-6, над которой он также работал. В принципе, к «Эльбрусу» можно было подключать по мере необходимости самые разные сопроцессоры (подобно тому, как функционал современных ПК расширяется втыканием нужной платы). Обычный читатель разразится овациями – какое передовое архитектурное решение, ура! Продвинутый же читатель скептически хмыкнет – а как планировалось управлять всем этим великолепием?

Проблема управления была переложена на операционную систему, представляющую собой попытку частично содрать легендарную и незаконченную Multics от General Electric (ту самую, максимально упрощенная версия которой легла в основу UNIX). Результат вышел так себе – большая часть «Эльбрусов» не очень желали дружить даже с родными 10 процессорами, и на практике больше 2-х ставили редко. На сопроцессор БЭСМ-6 портировали ДИСПАК. Кстати, каждый процессор представлял собой набор состыкованных шкафов примерно 5 м длиной. Сопроцессор, аналогично, тоже, хотя и поменьше.

Стандартные фото «Эльбруса-2» на отладке, кроме них, в общем-то, больше в сети почти ничего нет

Производительность ТТЛ-версии БЭСМ-6 составляла порядка 2,5–3 MFLOPS, ECL-версии – порядка 4–5 MFLOPS (забавно, но целиком транзисторный монстр АС-6 выдавал примерно столько же), что было чрезвычайно странно и говорило о том, что производительность БЭСМ-6 уперлась не в элементную базу, а в саму систему команд. Обычно смена элементной базы поднимает производительность приблизительно на порядок – что хорошо видно на примере самого «Эльбруса» – было 10 MIPS, стало 120. Реализация же БЭСМ-6 на микросхемах увеличила ее всего в 3–4 раза, а переход на ECL-логику и того меньше – докинул какие-то 70 %. Даже микропроцессорная версия БЭСМ-6 вряд ли бы выжала более 10–12 MIPS.

Отметим интересный факт. В отличие от «Эльбруса», на сопроцессор БЭСМ люди смотрели с интересом и зачастую оставляли заявки на весь комплекс, чтобы получить доступ только к нему. В ВЦ АН СССР ультраконсерватор Дородницын (ненавидящий ЕС, тем более что ему вечно доставались неработающие машины) отбивался от Единой Серии аж до 1989 года (!), и академики сидели на древней БЭСМ-6, коих там стояло несколько штук. Кстати, это еще хорошо говорит нам о разнице отношений к Бурцеву и Лебедеву в высшей академической среде. На Лебедева молились, его уважали, после смерти он стал иконой. К БЭСМ-6 относились с величайшим пиететом (хоть от Лебедева там одно имя в списке разработчиков, да система команд), ею пользовались все академические учреждения – от ядерных НИИ до ВЦ АН, упорно и принципиально вообще отказываясь смотреть на разработки Пржиялковского и Бурцева. В общем, только к началу 1990-х Дородницын позволил осквернить память Лебедева, поставив в ВЦ АН СССР ЕС-1066 и бурцевский сопроцессор-эмулятор БЭСМ, «Эльбрус-1-КБ» (и то всего лишь вместо одной из БЭСМ-6, а не заменив ими все). По утверждениям пользователей, мощность ЕС и сопроцессора и «Эльбрус-1-КБ» была примерно равна.

Что особенно интересно – будущее своего центра академики видели не в машинах Бурцева или, боже упаси, Бабаяна, о них даже говорить было смешно. Единственным настоящим наследником Лебедева для них был Соколов, автор АС-6 и один из ключевых разработчиков БЭСМ-6. Из всего, что намеревался выпускать ИТМиВТ, они считали достойным стоять в ВЦ АН только соколовский МКП, но его отменил Рябов.

Судьба Бурцева была печальна, как уже говорили – карма проехалась по нему от души. В 1984 году «Эльбрус-2» формально был сдан, но проект был провален, и высшее руководство жаждало крови. Ответственным, ясное дело, назначили того, кто и заварил всю эту кашу. Хитрый Бабаян начал копать под Бурцева ещё в начале 1980-х, пытаясь перехватить бразды управления всем проектом «Эльбрус». Он объяснил руководству, что Бурцев изготовил чудовищное убожество, устаревшую бесполезную переусложненную архитектуру малой производительности и т. д. и т. п. Вообще, он вылил на Бурцева такой ушат помоев, что тот не мог отмыться потом еще лет десять. В 1993 году Бурцев хотел, уже как директор ВЦКП РАН, поставить туда «Эльбрус-2» и в итоге был обвинен в том, что продвигает ужасную, убогую архитектуру, и был вынужден долго писать докладные записки, пытаясь доказать, какой «Эльбрус-2» хороший и что все это грязный поклеп. Доказать не вышло, его поперли и из ВЦКП, а сам центр вообще закрыли.

Так вот еще в 1982 году, понимая, что пахнет жареным, и дни Бурцева сочтены, Бабаян с Рябовым пишут министру РЭП докладную о том, что тот все завалил, «Эльбрус-2» убог, и вообще надо все переделывать. Естественно, героическим передельщиком станет Бабаян. От всей щедрой южной души он предлагает начать сразу четыре (!) принципиально новых архитектурных проекта взамен (даже еще не сданного!) «Эльбруса-2». Это т. н. серия ЕР МВК «Эльбрус» – Единый Ряд многопроцессорных вычислительных комплексов «Эльбрус» третьего поколения. Из всего ЕР МВК 99 % людей слышали только об «Эльбрусе-3», но амбиции Бабаяна были куда шире, намного шире! Он сходу предложил изготовить микропроцессор «Микро-Эльбрус», 2 средних машины «Эльбрус-Е» и «Эльбрус-М14Е» и флагман – тот самый великий и ужасный «Эльбрус-3».

Даже Бабаян понимал, что столько распилить одному ИТМиВТ не дадут, и щедро поделился с родиной, разрабатывать «Эльбрус-Е» должны были его друзья из Ереванского НИИММ (как обычно, они все провалили, не выпустив даже одной платы, но денежки под проект исправно утекали в Армению 6 лет вплоть до развала СССР). Разработкой «Эльбрус-М14Е» должны были заняться в НИИВК. Карцев как раз в том году умер, Юдицкий, которого он взял на работу, тоже, и Бабаян хотел догнобить машину М-13 и подмять под себя еще один институт (не удалось, чудовищным напряжением сил сотрудники НИИВК, верные памяти своего учителя и друга, все-таки продавили выпуск М-13 и отбились от рейдерского захвата).

Себе (т. е. ИТМиВТ) он оставил самое сладкое и денежное – микропроцессор и «Эльбрус-3». Процессор был переименован в Эль-90 и за него посадили группу Пентковского, которая к 1990 г. разработала его логическое описание, на этом процесс заглох (байки об опытных образцах – это сказки, позже рассмотрим судьбу Эль-90 подробно). Судьбы «Эльбруса-3» касаться пока тоже не станем.

Бурцев получил из МРП черную метку и понял, что дни его сочтены, как только «Эльбрус-2» будет формально сдан – с поста директора он полетит как пробка из шампанского. Сохранился уникальный документ – его незаконченный черновик докладной на имя министра, где Бурцев жалобно пишет, что вся эта муть с ЕР МВК началась в обход него, как пока еще директора, и вообще Бабаян тянет одеяло на себя. Вот его расшифровка:

Единый ряд многопроцессорных вычислительных машин «Эльбрус» – ЕР МВК.
I. Министром радиопромышленности издан приказ № 461 от 17 августа 1983 г., которым:

1) Обязал заместителя министра т. Горшкова, начальника Восьмого ГУ т. [НЕЧИТАЕМО] и директора ИТМ и ВТ т. Бурцева обеспечить в ноябре 1983 г. разработку технических предложений по созданию единого ряда перспективных программно-совместимых электронных вычислительных комплексов…

2) 4. Назначил главным конструктором указанного единого ряда ЭВК первого заместителя главного конструктора по архитектуре и математическому обеспечению ЭВМ «Эльбрус-1» и «Эльбрус-2» т. Бабаяна Б. А.

3) Обязал начальника Восьмого ГУ т. [НЕЧИТАЕМО] и директора ИТМиВТ т. Бурцева утвердить уточненную структуру института, обеспечивающую наилучшую организацию работ ИТМиВТ и других организаций, участвующих в выполнении работ, предусмотренных настоящим приказом, а также дать предложения по назначению главных конструкторов каждой модели.

Данный приказ выпущен:
без согласования с Институтом
без обсуждения основных положений по направлениям работ по ЕР МВК на НТС Института.
Назначение главного конструктора т. Бабаяна было принято без обсуждения и одобрения Институтом и опередило разработку и обсуждение технических предложений.
Приказом заведомо определялась реорганизация Института, обеспечивающая «наилучшую организацию работ ИТМиВТ и других организаций», участвующих в выполнении работ по ЕР МВК без учета обеспечения измерительных работ, возложенных на Институт Постановлениями ЦК КПСС и СМ СССР.
2. 26 августа Министр радиопромышленности

Та самая несостоявшаяся записка Бурцева (фото 1500py470.livejournal.com)

На этом черновик обрывается. Бурцев понял, что смысла в нем нет. Параллельно он, как может, пытается доказать министру, что он полезен и тоже может напридумывать кучу разных ЭВМ, и начинает два проекта. Векторный сопроцессор а-ля модный Cray-1 к «Эльбрусу-2» и новый суперкомпьютер МКП – модульный конвейерный процессор. У каждого из двух конкурентов, бившихся за лидерство, был умный подручный, верный своему боссу и воплощающий его задумки. Бабаян для своего процессора выбрал своего подчиненного из отдела программирования, работавшего над автокодом «Эльбруса» и хорошо знавшего его архитектуру – молодого (30+ лет всего на тот момент) Владимира Мстиславовича Пентковского. У Бурцева остался его верный Соколов, которому тот пообещал позволить разработать любой компьютер, какой он наконец захочет, только бы победить Бабаяна.

Как мы уже знаем, победить не вышло, и в 1985 году сразу после формальной сдачи «Эльбруса-2» Бурцев со свистом вылетает с поста директора, повторив путь всех, кого он принижал и гнобил в течение жизни – от Староса до бывшего друга Мельникова. Судьбу и архитектуру векторного «Эльбруса» и МКП мы рассмотрим в следующей статье, а пока перейдем к завершению этой эпопеи.

В 2000 году был окончательно анонсирован Intel Itanium (вышел летом следующего года), и под это дело Бабаян, про которого за 10 лет все крепко забыли, стал гонять по конференциям, утверждая, что мерзкий Intel украл у него всю архитектуру, и вот дайте мне сейчас 100 миллионов долларов, и я вам выдам сверхпроцессор «Эльбрус», который всех порвет в клочья (выдали – не порвал). Бурцеву стало безумно обидно, и он записал жалостливое интервью, в котором рассказал, как Бабаян гнобил его с 1985 года и какие великие машины были бы созданы, если бы не этот старый мошенник.

Если были столь удачные разработки, несмотря на отсталую элементную базу, почему же сегодня нет отечественных высокопроизводительных ЭВМ?
Было бы удивительно, если бы они были. Основные разработки в области суперЭВМ – векторный процессор МВК «Эльбрус», ЭВМ «Электроника ССБИС», модульный конвейерный процессор (МКП), проект ОСВМ РАН – были закрыты деятелями вышестоящих организаций. К сожалению, с подачи и членов РАН в том числе.
В 1985 году я перешел из ИТМиВТ в лабораторию академика Г. И. Марчука. К тому моменту конструкторская документация векторного процессора уже была принята заводом-изготовителем. Но эти работы прекратили по совету Б. А. Бабаяна и ставшего директором ИТМиВТ Г. Г. Рябова, поставивших вопрос – зачем делать процессор на старой элементной базе, не лучше ли сразу на новой – МВК «Эльбрус-3»?
Перед моим уходом из ИТМиВТ была поставлена очень интересная разработка – модульный конвейерный процессор (МКП)…
К сожалению, поторопился директор Института Г. Г. Рябов, представив госкомиссии недоведенную разработку. Государственная комиссия, на которую меня не пригласили, работу приняла, но сделала ужасный вывод – для серийного производства МКП не доведен – и все! А ведь в таких случаях обычно в заключении госкомиссии писали «рекомендовать в серийное производство после выполнения таких-то работ». Но этого сделано не было, и денег на доводку А. А. Соколову не дали.
В то время я возглавлял Вычислительный центр коллективного пользования (ВЦКП) АН. Чтобы завершить работы по МКП, пришлось обратиться к экс-президенту АН Г. И. Марчуку и академику В. Е. Фортову – председателю Фонда фундаментальных исследований. Фонд выделил около 100 тыс. рублей по сегодняшним ценам.
Работы велись в ВЦКП в новом здании Президиума АН. Все шло нормально, но неожиданно на Президиуме АН в разделе «Разное» был поставлен и решен вопрос о закрытии ВЦКП. Меня на заседание Президиума РАН не пригласили. Ликвидировали ВЦКП потому, что он основывался на «Эльбрусах» – это-де устаревшая техника. По пути планомерной модернизации, как мы предлагали, не пошли. Вместе с ВЦ закрыли и МКП – люди, принимавшие это решение, даже не знали, что сделали.
Еще одна значимая работа, которую вели в Институте проблем кибернетики (ИПК) под руководством академика В. А. Мельникова, – векторно-конвейерная суперЭВМ «Электроника ССБИС». Конечно, это была громоздкая машина – аналог Cray, но в ней содержалось много интересных решений. Когда В. А.Мельников умер, мне пришлось объединить два института, но сохранить разработку не удалось. Эту работу ликвидировали под предлогом недостатка средств. Было изготовлено четыре машины «Электроника ССБИС», и их пришлось разбирать. Колоссальные деньги оказались затраченными впустую. Единственная польза – при демонтаже мы сдавали золото, и я получил разрешение на выручку покупать приборы.
Таким образом, перестал существовать весь передовой фронт работ над суперЭВМ. Но осталась одна разработка суперЭВМ нового поколения – проект оптической сверхвысокопроизводительной вычислительной машины (ОСВМ) РАН.

Что это за проект?
После ухода из ИТМиВТ я перешел в систему АН, в лабораторию академика Г. И. Марчука. Он поставил задачу – разработать новую архитектуру вычислительной системы, основанную на новых физических принципах. Вскоре Марчук стал президентом Академии наук и подключил к этой работе многие физические институты Советского Союза – в Киеве, Грузии, Ереване, Белоруссии. Выделили деньги...
Проект новой оптической сверхвысокопроизводительной машины был защищен в 1994 году. Мы определили возможности использования оптики в суперЭВМ – это системы связи и коммутации. На основе оптических принципов разработали чрезвычайно интересную архитектуру – она предусматривает новую организацию вычислительного процесса, исключение человека из распределения вычислительных ресурсов, структурную надежность.
После смерти академика В. А. Мельникова к нашей работе присоединилась часть коллектива ИПК. Возник новый Институт высокопроизводительных вычислительных систем (ИВВС) – наша группа, группы Ю. И. Митропольского, Б. М. Шабанова, В. Н. Решетникова. Несмотря на огромные проблемы, удалось построить новое здание ИВВС – помогли мои старые связи и опыт.

Что же сдерживает ваши работы?
В 1998 году мне исполнился 71 год, и я покинул кресло директора ИВВС. Но кто-то из «доброжелателей» предложил этот пост Б. А. Бабаяну. Конечно, директором его не выбрали, но он был назначен и. о. директора. Я со своей группой перешел в Институт проблем информатики (ИПИ) РАН к академику И. А. Мизину. Однако при переходе Б. А. Бабаян забрал у нас все оборудование, в том числе высокопроизводительные персональные компьютеры и САПР Mentor Graphics, на которой был наш проект.
Таким образом, разработку фактически отбросили назад года на два – мы уже сейчас могли бы выходить на проектирование плат, но куда без инструментария? Работы мы продолжаем – энтузиастов много, есть кое-какие спонсоры, деньги по грантам. Академия наук нам не помогает, хотя было решение ее Президиума о поддержке данной работы.
<…>

Но ведь продолжались работы над линией МВК «Эльбрус», был построен «Эльбрус-3»?
Это не так. Разработка линии «Эльбрус» прекратилась с моим уходом из Института. Не последняя роль в этом принадлежит Б. А. Бабаяну. «Эльбрус-3» основывался уже на совершенно иных принципах, чем «Эльбрус-1» и «Эльбрус-2»… Нельзя сказать, что «Эльбрус-3» – это продолжение линии «Эльбрус».
Но что самое главное – действующей ЭВМ «Эльбрус-3» не существовало! Опытный образец этой машины изготовили в 1988 году, но она даже не была отлажена. В 1994 году машину разобрали и пустили под пресс. Около трех миллиардов рублей ушло в никуда. И причина тому – не в сложности эпохи. На отладку этого комплекса Правительство многократно выделяло те средства, которые Б. А. Бабаян просил. «Эльбрус-3» по многим причинам был мертворожденным ребенком. Для профессионала это было ясно с первого взгляда. А Б. А. Бабаян даже не приложил усилий, чтобы его реанимировать.
Я знаю Бориса Арташесовича с тех пор, когда он еще студентом МФТИ пришел ко мне в лабораторию. Его первая работа – отладка М-40 на полигоне, он показал себя как хороший отладчик. Затем участвовал в разработке 5Э92б. Но тут проявилось его неумение доводить работу до конца. Ему поручили тесты для 5Э92б – он их не закончил. Когда начались работы с интегральными схемами, я доверил Б. А. Бабаяну разработку САПР. Начал он бурно, но результата мы не дождались. Используемую впоследствии САПР сделал Г. Г. Рябов.
В проекте «Эльбрус» Б. А. Бабаян возглавил работы над матобеспечением, в том числе и над операционной системой (ОС). Должен сказать, что ни на одном объекте его ОС не работает, там создавали свои операционные системы. Не довел Б. А. Бабаян и ОС гражданского использования. В пакетном режиме она еще работала, а в режиме разделения времени уже при пяти пользователях начинались сбои. Примеров начатых Б. А. Бабаяном и не доведенных до практического выхода работ можно указать много. К ним относится «Единый ряд МВК Эльбруса» – затрачено много миллиардов народных денег – выхода никакого, проект мертворожденный и не имеющий смысла. Микропроцессор «Эльбрус-90» не доведен – виноват, по мнению Б. А. Бабаяна, Зеленоград. Микропроцессор по заказу фирмы Sun заказчиком не принят, больше заказов по аппаратным средствам эта компания не дает. Перечень можно продолжать. После неудачи с проектом для Sun компания Б. А. Бабаяна в основном занимается поддержкой западных программных продуктов, что, безусловно, важно и нужно.

Но ведь был проект процессора «Эльбрус-2000» (Е2К), о котором столько пишут в последнее время?
Любому специалисту понятно, что от проекта процессора до его серийной реализации лежит дорога длиной во многие годы и миллиарды долларов. А коллектив Б. А. Бабаяна до сих пор ни одного действующего микропроцессора не создал. SPARC – это не разработка фирмы Б. А. Бабаяна, компания Sun не приняла этот проект. SPARC-совместимого процессора собственной разработки также нет.

А как же быть с утверждением на сайте группы компаний «Эльбрус» (www.elbrus.ru/about.html), что «коллектив разработал и участвовал в разработке нескольких поколений наиболее мощных советских компьютеров», среди которых – ЭВМ М-40 и 5Э92б, а также МВК «Эльбрус».
Что касается коллектива Б. А. Бабаяна – из примерно 400 сотрудников его фирмы к созданию М-40, 5Э92б и МВК «Эльбрус» действительно имели отношение менее 10 человек. Но какое отношение настоящий коллектив Б. А. Бабаяна может иметь к этим работам, если только в ИТМиВТ в них участвовало более 1000 человек, не считая КБ заводов ЗЭМС, САМ и ряда предприятий Пензы? Работы проводились с 1956 года по 1985, а новый коллектив Б. А. Бабаяна сформировался в 1997 году.
Таким образом, Б. А. Бабаян приписывает своей фирме достижения целого коллектива ИТМиВТ. Еще раз отмечу – сам он и руководимая им лаборатория занимались только математическим обеспечением. Вся изложенная на его сайте история коллектива – это история достижений ИТМиВТ. Руководителем упомянутых там работ до 1973 года был С. А. Лебедев, затем до 1985-го – я. Как ни прискорбно, нет работ, выполненных ИТМиВТ, на которые можно было бы сослаться Б. А. Бабаяну за период с 1985 года по настоящее время.
Вообще в прессе, видимо с подачи Бабаяна, распространяется так много неправды, что доходит до абсурда. Например, в интервью вашему журналу сказано, что первое изобретение Б. А. Бабаян сделал еще на студенческой скамье, «предложив идею ускорения арифметических операций за счет хранения промежуточных результатов переноса». Но об этом в своих лекциях студентам МФТИ (Б. А. Бабаяну в том числе) читал С. А. Лебедев. Еще в 1951 году данные вопросы рассмотрел в своей монографии Робертсон из Иллинойского университета. В чем Б. А. Бабаян действительно отличается от других членов РАН, так это тем, что он за всю жизнь в российских научных изданиях без соавторов не написал ни одной научной статьи.

Но ведь Борис Арташесович неоднократно отмечал, что его компания занимается важными работами для оборонной промышленности, в частности – разработкой собственного процессора для аппаратной платформы SPARCStation. Если им доверены столь серьезные проекты, значит, компетентность коллектива не вызывает сомнений!
Может быть, я открою военную тайну, но из подобных вещей тайну делать нельзя. Сейчас Б. А. Бабаян предлагает в управляющих военных комплексах переходить на процессор «Эльбрус-90 микро». Но, по сути, «Эльбрус-90 микро» – это процессор SPARC под другим названием. Везде говорится, что разработал «Эльбрус-90 микро» коллектив Бабаяна. На самом деле они один к одному воспроизвели процессор фирмы Sun и отправили его для производства во Францию. Полученные процессоры содержали ошибки, которые не были исправлены. И теперь Борис Арташесович предлагает для оборонных систем процессор с кристаллом фирмы Sun.
<…>
Однако более страшно, что Б. А. Бабаян предлагает заменить «Эльбрус-2» в системе ПРО. Но что такое замена управляющей машины в ПРО Москвы, оснащенной мощными противоракетами? Даже при полном битовом совмещении процессоров временные диаграммы будут другими. Программы нужно отрабатывать заново. Сейчас все держится на том, что программы проверялись и отстреливались в течение 10 лет. В них верить можно. То, что предлагает Б. А. Бабаян – заменить программы, не производя стрельб, – нонсенс. При сбое в управлении противоракеты последствия могут быть хуже чернобыльских.
Кроме того, как я уже подчеркивал, в подобных системах необходима достоверность выдаваемой информации. Б. А. Бабаян ставит один микропроцессор, который не обеспечивает достаточного аппаратного контроля. Конечно, надежность современных схем выше. Но это ничего не меняет. Ведь даже один сбой, который выдаст неправильную управляющую информацию, может привести к катастрофе. Заявления же Б. А. Бабаяна о достоверности выдаваемой информации и отсутствии «жучков» – голословны. Видимо, время сейчас такое, что красивым, но безосновательным посулам верят больше, чем реальности в устах специалистов.
Поэтому, мне кажется, что и в военной области все очень неблагополучно с вычислительной техникой. С Министерства обороны качают деньги, работы заводят в тупик. Преемственности разработки нет. Я не знаю, зачем МО так делает, почему данная тема доверена Б. А.Бабаяну, в то время как профессиональные коллективы, имеющие опыт в этой области, ищут работу.

Может быть, не хватает денег на несколько аналогичных проектов?
Это не так. Проект и макет стоят мизер по сравнению с затратами на серию. Гораздо дешевле сразу выбрать хороший проект, чем потом переделывать. Так что эти разговоры – для дилетантов. Более того, альтернативные предложения существуют, но их даже не рассматривают.

Через 5 лет после этого интервью Всеволод Бурцев, нищий и всеми забытый, так и умер в безвестности, а Бабаян продолжил изготавливать (преимущественно на бумаге) очередной великий «аналогов нет», но это тема отдельного разговора.

При всех недостатках Бурцева, как конструктора и как человека, можно отметить, что под его руководством хоть и с трудом, огромными задержками и великими косяками, но довели самый сложный компьютер в СССР за всю его историю до серийного производства, чем Бабаян похвастаться не смог. Что иронично – Бурцев был вычеркнут из памяти почти так же, как Карцев и Юдицкий, Бабаян пережил его и украл всю его сомнительную (но уж какая есть) славу. Он дал кучу интервью, его звали на главный источник самых правдивых новостей в мире «Первый канал» для рассказа об «уникальных машинах ПРО, которые он своими золотыми руками лично построил и спас СССР. В общем, к настоящему времи сложился четкий принцип: говорим «ПРО», «Эльбрус», «великий СССР», «опередили на 30 лет» – подразумеваем «Бабаян». Пришел к успеху, ничего не скажешь.

Каков же был финальный итог проекта Бурцевского «Эльбруса»? Естественно, публично линейка «Эльбрус» была расхвалена на все лады, все начальники получили ордена и премии, но в закрытых обсуждениях она подвергалась жесткому остракизму со стороны академического и промышленного сообществ. Отстранение Бурцева не привело к ослаблению критики машины. Только с 1989 года после окончательной доводки и еще одной смены элементной базы на БМК «Эльбрус-2», наконец, стал пригоден к работе, про «Эльбрус-1» к тому моменту постарались забыть, как про страшный сон.

Несмотря на то, что машина разрабатывалась не только как компьютер ПРО, но и как потенциальная замена БЭСМ-6 в роли универсального научного суперкомпьютера, она все равно осталась недоступной большей части НИИ, пользовались ей, как правило, только военные заказчики. Свою роль сыграла и феноменальная секретность проекта – почти все инсталляции были строго ограничены. «Эльбрус-2» достался конструкторам ядерного оружия во ВНИИЭФ в закрытом городе Арзамас-16, Московскому ЦУПу и конструкторам ракет в научно-производственном объединении «Энергия».

Проблема с эксплуатацией «Эльбруса-2» (как и с «Электроника ССБИС», но там масштабы катастрофы были несравнимо больше) заключалась в огромном (по американским меркам) расходе воды на охлаждение и колоссальных потребностях в электроэнергии (а также необходимости постоянно контролировать работу машины). Это были первые и единственные машины в СССР, требующие водяного охлаждения, и работать с ними было очень сложно и непривычно для советских конструкторов.

Как всегда, наши решения отличались куда большей громоздкостью по сравнению с Западом. IBM ES/9000 Model 900, на 6 процессорах, упакованных в Thermal Conduction Modules, выпущенный в том же году, что и финальная ревизия наконец-то серийного «Эльбруса-2», имел сумасшедшую производительность 1,46 GFlops и пиковую в 2,66 GFlops – от 15 до 25 раз быстрее. При этом он не был суперкомпьютером (настоящие суперкомпьютеры в те годы уже выдавали от 10 до 20 GFlops), а был обыкновенным, хоть и очень мощным, мейнфреймом общего назначения, универсальным и полезным и широко применявшимся и как вычислитель в CERN, и как бизнес-машина в Bosh.

Так вот, его водяное охлаждение замкнутого цикла включало бак на 400 литров дистиллированной воды, инсталлированный в типовую стойку и стандартные кондиционеры (обычно на крыше), отводящие тепло от этого бака. По охлаждению «Эльбруса-2» известно очень мало, но достоверно мы знаем то, что тепло сбрасывалось в огромные бассейны, которые еще нужно было выкопать (вообще, по наличию прудов рядом с разнообразными НИИ, выполнявшими отнюдь не декоративную функцию, можно установить, где стояли или куда планировали поставить «Эльбрус» и «Электроника ССБИС»). Опять-таки, главная беда в том, что все эти громоздкие решения были (как и его производительность) абсолютной нормой для 1970–1975 гг., но машина опоздала на 15 лет – в 1990 году они смотрелись как неописуемая дикость.

Установка полного комплекса IBM ES/9000 Model 900 занимала максимум 30–35 часов всего, обычно с утра субботы до вечера воскресенья, и в понедельник довольный клиент уже приступал к работе. Причем установка эта включала в себя (в 99 % случаев) день, потраченный на демонтаж старого мейнфрейма из машинного зала, а это та еще проблема. Нужно отключить питание, слить сотни литров воды из системы охлаждения, затем продуть все шланги из специального баллона с азотом, потом разъединить стойки, соединенные под фальшполом примерно 2 тоннами кабелей, и вытащить эти кабели (в некоторых случаях, если машинный зал был спроектирован неудачно и возиться с извлечением старых кабелей было слишком долго, инсталляторы просто обрубали их, да там и бросали, протягивая параллельно новые), затем выкатить старые стойки. После этого нужно было повторить всю процедуру в обратном порядке – закатить новый мейнфрейм, протянуть кабели, залить 400-литровый бак дистиллированной водой, включить и настроить машину и раскатать бэкапы операционной системы обратно.

Вспоминает один из инсталляторов, инженер IBM Энтони Вандервердт (Anthony Wanderwerdt):

Sometime on Saturday morning, once the Friday night batch and backups were finished, team one would begin. They would power off and deinstall the old mainframe and remove it from the floor. This could take many hours and many people.
Once this was done, team 2 would come in and re-cable the underfloor region, especially if the layout had changed. This could also take many hours.
Once this was done, team 3 would assemble the new mainframe and commission it. This could (you guessed it), also take 12–15 hours.
Things would normally close out some times as late as Sunday evening with the debug team (team 4) fixing any issues so the client could be up and running by 8am on Monday morning.
This extended outage was quite normal, even for banking systems.

Мужик еще и иронизирует в духе «да, двое суток на инсталляцию – это, конечно, кошмар, но вот такие были дремучие времена, клиентам, даже банкам, приходилось терпеть иногда офлайн целые выходные». Интересно, что бы он сказал об инсталляции «Эльбрус-2», занимавшей от пары месяцев до нескольких лет?

В 1989 году Бурцев продавил создание Вычислительного центра коллективного пользования АН СССР, размещенного в новом здании Академии, но получилось все традиционно, по-советски. Дело в том, что в США машины такого уровня в обязательном порядке имели удаленный сетевой доступ, это стало нормой еще с конца 1970-х годов. В результате установленным, например Cray-2, могли пользоваться ученые со всей страны прямо со своих рабочих мест. Сделали что-то подобное в Союзе? Разумеется, нет.

Вот что по этому поводу пишет Бурцев в своей докладной записке:

В связи с существующими различными мнениями о необходимости вычислительного центра в новом здании РАН, считаю своим долгом высказать следующие соображения по этому вопросу:
I. О загрузке МВК «Эльбрус 2–8»
Безусловно, в настоящее время РАН не сможет загрузить восьмипроцессорный МВК «Эльбрус 2–8» производительностью 100 млн оп/с на скалярных и векторных операциях. Двухгодичный опыт эксплуатации двухпроцессорного МВК «Эльбрус 2-2» показал, что в первое полугодие загрузка не превышала 30 % мощности, а к концу второго года загрузка достигла 80 %. Существенным недостатком эксплуатируемого комплекса была его территориальная удаленность от ведущих институтов РАН при полном отсутствии теледоступа. Теледоступ не имело смысла развивать, так как территория Вычислительного центра была временной. Опыт эксплуатации супер-ЭВМ за рубежом говорит о том, что загрузка вычислительных комплексов, таких как Cray Х-МР, Сrау-2, возможна только в режиме коллективного пользования, основой которого является телекоммуникационный доступ. Ни в США, ни в Англии нет ни одного научного, либо учебного института, способного загрузить супер-ЭВМ такого типа, поэтому высокопроизводительные вычислительные центры, как правило, строятся в интересах регионального обслуживания.
С учетом развития теледоступа, можно рассчитывать на загрузку одного восьмипроцессорного комплекса МВК «Эльбрус 2-8» институтами РАН и МГУ и рядом других учебных институтов в течение двух-трех лет. Необходимо отметить, что аппаратура и математическое обеспечение теледоступа в современном вычислительном центре за рубежом составляет более 30 % всего оборудования и системного обеспечения комплекса. У нас эти работы в зачаточном состоянии.
<…>
Что такое Вычислительный центр коллективного пользования РАН в новом здании?
Проектирование центра было начато в 1987 году, как вычислительного центра суперЭВМ с целью установки таких комплексов, как МВК «Эльбрус-2», «Электроника СС БИС», МКП, а также зарубежных ЭВМ типа Сrау… В первую очередь предусмотрена установка МВК «Эльбрус 2-8», машины типа IBM и машины СМ.
<…>
В настоящее время заканчивается монтаж и наладка инженерного оборудования вычислительного центра, и помещение сдается под монтаж. Степень готовности оборудования МВК «Эльбрус 2-8» настолько высока, что от момента подачи питания до момента передачи его в опытную эксплуатацию пройдет не более двух месяцев. Сам комплекс в настоящее время смонтирован. Питание по временной схеме и охлаждающая жидкость будут поданы в марте месяце. В двухпроцессорной комплектации МВК «Эльбрус 2-2» будет сдан в опытную эксплуатацию в апреле месяце.

Обратите внимание – степень готовности настолько высока, что на начало опытной эксплуатации (а не штатной) с момента нажатия рубильника Бурцев дает 2 месяца, и это на два процессора, а не обещанные восемь! Напомнить, за сколько часов устанавливали с нуля IBM ES/9000 в это же самое время? Это зима 1991 года. Как видим, никаким «Эльбрусом-2» для академиков там и не пахло, машина находилась в состоянии монтажа. Лета ВЦКП так и не дождался, и на заседании РАН был поставлен вопрос о его закрытии, что и было проделано (об этом Бурцев вспоминал выше в интервью). Судьба недоустановленного «Эльбруса-2» неизвестна, скорее всего, отправился на металлолом.

В общем, внедрение «Эльбруса-2» фактически провалилось, равно как и его первой версии. Единственное место, где эти машины использовались в полном объеме – 4 машины в 10-процессорной конфигурации – это та самая РЛС «Дон-2» и система ПРО А-135.

Вопрос надежности всегда был очень актуален для советских компьютеров, с учетом неимоверно глючной элементной базы. «Эльбрус-2» был создан в расчете на это – все ключевые системы были резервированы, и ОС могла в режиме реального времени отключать неисправные модули и вводить из резерва исправные, не теряя данные. Это было очень круто, особенно для СССР, идея, впрочем, была тоже позаимствована у Burroughs и Tandem NonStop. В «Эльбрусе» существует два уровня восстановления – мягкий и жесткий перезапуск. В первом случае сбойный процесс просто перезапустить на другом процессоре, во втором – весь модуль помечается как сбойный и логически удаляется из конфигурации машины.

Если процессор выходил из строя, процесс перезапускался с контрольной точки на другом процессоре. Практически это выражалось в том, что для заданий с длительным временем выполнения (если проводились обширные вычисления на очень большом наборе данных), расстояние между контрольными точками было значительным, и велика была опасность, что процесс отвалится в середине выполнения его, по словам одного из пользователей,

запуск заданий на машине был нервным.

Естественно, вся память «Эльбруса» имела коррекцию ошибок (впрочем, проще сказать, что ее не имело в те годы, использование ECC было стандартом во всех больших машинах). В ЦП все инструкции базово выполняются с повторением и сверкой результата (в B6700 такой функции не было, в B7700 уже была). Несмотря на все это, надежность «Эльбруса» оставляла желать лучшего, при среднем времени наработки на отказ в десятки часов, по сравнению с тысячами часов у машин Cray.

Хотя среднее время до отказа невелико, особенно для центральных процессоров, но среднее время до ремонта также составляет менее часа. Таким образом, «Эльбрус», находящийся под круглосуточным наблюдением квалифицированных техников, как правило, может работать в течение длительного времени. Когда модули выходили из строя, они отключались самой системой, быстро ремонтировались техниками и снова включались в работу. В результате эксплуатация «Эльбруса» была очень трудоемкой, что радикально отличало его от всех западных машин сравнимого класса. Наиболее важные инсталляции (например, во ВНИИЭФ в Арзамасе-16) «Эльбруса» имели квалифицированный технический персонал, который мог поддерживать машину в рабочем состоянии практически постоянно. Инсталляции, не имевшие квалифицированных специалистов по обслуживанию, были обречены на непрерывные и существенные сбои.

Главной причиной ненадежности первых серийных «Эльбрусов-2» были отвратные модули К200, те самые мультичипы, за которые так топил Бурцев, чтобы выжать из машины обещанную скорость. Они применялись в ЭВМ выпуска 1985–1989 гг., в 1989 же вышла финальная ревизия, в которой их заменили на нормальные БМК. В результате надежность возросла на порядок – с 18–20 до 240–500 часов среднего времени между отказами.

Вообще, ненадежность была одной из главных характеристик всех ЭВМ школы Лебедева, положительно выделялась разве что БЭСМ-6, в силу сочетания отработанной элементной базы и дубовой простоты схемотехники. Чтобы 5Э26 в С-300 мог выполнять боевые задачи, вообще пришлось увеличить объем аппаратуры в три раза, сделав троекратное дублирование каждого элемента системы, и все равно возможности его непрерывного использования в течение длительного времени были существенно ограничены. В принципе, практически все критичное советское оборудование (например спецсвязь) в любом случае выполняли с тройным резервированием, что троекратно удорожало и усложняло систему.

Цифры производительности «Эльбруса» называют почти всегда одни и те же: в полной конфигурации 12–15 MIPS для первой машины и 120–125 MIPS для второй. Эти цифры отражают производительность на стандартной смеси команд Gibson-3, а не теоретический пик производительности. По словам В. С. Бурцева, теоретические цифры пиковой производительности никогда не подчеркивались им и нигде не публиковались, потому что он лично не верил в использование таких не совсем честных цифр для рекламы своих машин (а может, не хотел позориться еще больше, потому что в реальных задачах «Эльбрус-2» и 125 не выжимал). Реальную конкуренцию «Эльбрусу» составили в СССР мейнфреймы ЕС высших серий, которые были единственной альтернативой для организаций, стремящихся приобрести значительные вычислительные мощности общего назначения. Сравнивать же «Эльбрус» с западными машинами было только позориться – производительность, отличная для начала 1970-х годов, в конце 1980-х уже не впечатляла от слова совсем.

Однопроцессорная конфигурация ЕС-1066 и «Эльбрус-2» на Gibson-3 имела одинаковую производительность порядка 12,5 MIPS. Однако, по утверждениям Бабаяна, в прямом тесте на большой физической задаче однопроцессорный «Эльбрус-2» работал в 2,5 раза быстрее ЕС-1066 на 32-битных операндах и в 2,8 раза быстрее на 64-битных операндах. Куда менее сказочные оценки дает расчет пиковой производительности в статье Dorozhevets, M. N., Wolcott, P., «The El’brus-3 and MARS-M: Recent Advances in Russian High-Performance Computing», The Journal of Supercomputing 6 (1992), 5–48. Принимая во внимание количество тактов для вычисления результатов в каждом из функциональных блоков, которые должны выполнять операции с плавающей запятой, авторы вычислили теоретическую пиковую производительность в 9,4 MFlops на процессор, или 94 MFlops для 10-процессорной конфигурации. С учетом того, что это теоретический пик – реальные результаты должны быть процентов на 20 ниже.

Юрий Рябцев, уже здесь цитированный, воспроизводит бабаяновские байки с некоторой модификацией:

Еще из эпохи взаимодействия вспоминается состязательность. Была в ЕС ЭВМ самая быстрая машина – по-моему, 1066 – однопроцессорная. Где-то в начале 1980-х сравнили мы ее производительность с «Эльбрусом». Один и тот же пакет задач, секундомер. Разница – в два с половиной раза. Наши архитекторы возгордились: «За счет архитектурных достижений!» Я говорю: «Нет. Давайте поровну делить. Посмотрим тактовую частоту». Оказалось, она у нас в полтора раза выше. На той же самой элементной базе, на той же технологии. Но мы более тщательно прорабатывали методику проектирования и точность выполнения, плюс система охлаждения была более эффективной – это дало коэффициент полтора.

Конструктор ЕС-1066 Юрий Ломов приводил (мы цитировали его в предыдущей статье) цифры более близкие к реальности, повторим их тут.

Производительность IBM 3083 (однопроцессорный вариант) по самым скромным подсчётам в 1,35 раза выше «Эльбруса 2» и в 3 раза выше ЕС 1066. Проверили на знаменитой задаче из Арзамаса. Время её решения на ЕС 1066 – 14,5 часов (акт государственных испытаний). Время её решения на «Эльбрус 2» – 7,25 часа, а IBM 3083 должна решать эту задачу за 3,2 часа, т. е. в 2,24 раза быстрее. Кроме того, IBM 3083 – одна стойка, ЕС 1066 – 3 стойки, а «Эльбрус 2» – 6 стоек (для всех машин взята центральная часть). Результат IBM достигнут, прежде всего, за счёт технологий 4-го поколения. Но ещё большую роль сыграло творческое разумное отношение к разработке.

Было опубликовано несколько других отчетов о производительности (не прошедших независимую проверку). В 1988 году С. В. Калин запустил для теста ливерморское ядро Fortran (LFK) в 24 потока на одном процессоре «Эльбрус-2» и получил среднее гармоническое значение в 2,7 MFlops. Для сравнения Cray X-MP с циклом 9,5 нс и теоретической пиковой производительностью 210 MFlops выдавал в таком же тесте 15,26 MFlops (это описано в Pfeiffer, W., Alagar, A., Kamrath, A., Leary, R. H., Rogers, J., Benchmarking and Optimization of Scientific Codes on the Cray X-MP, Cray-2, and SCS-40 Vector computers, The Journal of Supercomputing 4 (1990), 131–152).

Эти цифры указывают на то, что именно архитектура «Эльбруса», как мы уже говорили, была чрезвычайно удачной и, если бы ее реализовать в начале 1970-х и без косяков, то эта машина, определенно, взошла бы на пьедестал, как одна из самых мощных в мире. Как мы видим, несмотря на то, что пиковая производительность процессора Cray X-MP более чем в 20 раз превышает производительность процессора «Эльбрус-2», среднее гармоническое значение производительности всего лишь в 5,7 раза больше, и это лишь чуть превышает отношение тактовых частот этих двух машин.

На хорошо векторизуемых задачах «Эльбрус-2» значительно уступает Cray X-MP, что очевидно, ибо Cray изначально создавался как векторная машина, но он показывает довольно хорошие результаты относительно своей частоты при выполнении плохо векторизуемых программ. В ретроспективе разработчики «Эльбруса-2» недооценили важность векторной конвейеризации для достижения высокой производительности при решении векторизуемых задач. Если бы процессор «Эльбрус» был спроектирован в духе Cray, то его теоретическая пиковая производительность составила бы 42,5 MFlops на процессор и колоссальные на начало 1980-х 425 MFlops в 10-процессорной версии.

В производительности «Эльбрус-2» есть два основных узких места. Первое – отсутствие конвейеризации в функциональных блоках, так что каждый из них использует 3+ тактов для генерации результата. Во-вторых, механизм выдачи инструкций способен выдавать только две или менее операций за цикл. Тем не менее, опять-таки, по меркам 1970-х годов, «Эльбрус-2» стал бы великой машиной, если бы появился вовремя. В начале 1990-х же он был на фоне западных машин уже как «Волга» по сравнению с Ferrari.

Но почему уже провалился этот проект? Как мы уже говорили (и повторим это еще раз, обратите внимание – это действительно важно!) – идея «Эльбруса» была вполне удачной. И еще раз – для 1970 года проект «Эльбрус» в целом был отличной машиной. Идею портила только суперскалярность, нужная там как собаке пятая нога, но максимум плохого от нее было – радикальное усложнение архитектуры устройства управления и фактический отказ от стека. По нашему мнению, те скоростные преимущества, которые были от нее получены, были непропорциональны итоговому усложнению машины. Элементная база на 1970 год тоже была вполне современной. Как мы уже говорили – и в самой реализации «Эльбруса» было много оригинального, несмотря на то, что конкретные технические решения во многом были подсмотрены у серии B5500/B6700.

В итоге что же его сгубило? Почему «Эльбрус» 1970 года на бумаге прекрасен и являет собой машину мирового уровня, а «Эльбрус» 1990 года в металле ужасен и являет собой бесполезную груду железа, на которую только зря спустили столько миллионов? Ответ элементарно найти в самой постановке вопроса – это советское воплощение.

Дело даже не в том, что русские инженеры принципиально криворукие. В статьях про «Эльбрус» мы уже показали: теоретические разработки у нас были вполне на мировом уровне, и у заводских инженеров у нас руки росли из правильных мест. В конце концов они затащили проект чудовищной сложности, а в Калининграде все-таки собрали аж четыре «Электроника ССБИС», которые были раза в три сложнее. Собственно, это обычно и вызывает когнитивный диссонанс – ну так, если послушать: и теоретики были молодцы, и практики, а чего же тогда такой шлак в итоге вышел? Наверное, это все поклеп и навет, все у нас было превосходно.

А проблема была в одном. В механизме управления всей этой системой. При приличном двигателе и жизнеспособных колесах – коробка передач была кривым чудовищем, неудивительно, что в итоге мы въехали в стену. Как уже неоднократно доказывалось в этих статьях – Америка побивала нас вовсе не за счет каких-то феноменальных сверхгениев-разработчиков на всех уровнях и не за счет золотых рук, которых в Союзе не было. Радикально и полностью у нас различалось только одно – механизмы управления системой. И да, американская коробка передач оказалась в разы лучше.

Проект «Эльбрус» был совершенно удивительным и не имел прецедентов в СССР. Это был концептуальный аналог американской S/360 в плане сложности разработки. Нужно было шагнуть сразу на следующую ступень эволюции, находящуюся на громадной высоте. В случае «Эльбруса» для его создания в начале не было ничего вообще. Не было САПР, не было современных микросхем (никаких – ни TTL, ни ECL), не было средств их разработки и производства, не было готовых архитектурных и схемотехнических решений. Создавая «Эльбрус», мы должны были целиком создать под него вообще всю отрасль производства сложнейших высокопроизводительных современных суперЭВМ – от базовых кристаллов до трассировки плат и расчетов теплового пакета.

БЭСМ-6 тут, как пример, не годилась, ее сложность по сравнению с «Эльбрусом» была, как у «Запорожца» по сравнению с Tesla. ЕС ЭВМ тоже не годилась – это был клон IBM, абсолютно все технические решения серии были уже видны, ясны, изобретены, опробованы и внедрены за 6 лет до первой ЕСки – бери и копируй. Сложно, но и близко не настолько, как «Эльбрус».

Фактически это был тестовый проект для всей советской электронной промышленности. Сдюжим ли? Осилим ли повторить подвиг IBM, разработавшей за 5 лет принципиально новую машину, построившей новые заводы, научившей новых людей, создавшей новую индустрию? Или же в итоге надорвемся и потерпим крах? Как мы видим – не осилили.

Формально «Эльбрус-2» 1990 года был уже полностью отработанной, безглючной и штатно работающей машиной из проекта 1970 года, но в компьютерной гонке важно не просто любой ценой доползти до финиша. Важно сделать это за очень, очень жесткое время. Это и есть самое сложное. Построить индустрию одной машины за 20 лет – ну тут при желании и неограниченном финансировании (а в «Эльбрус», если считать от линии производства микросхем и до постройки цехов и жилья для рабочих этих цехов, были влиты миллиарды) справится даже Бангладеш. А вот сделать это за тот срок, за который было нужно и выкатить машину в четыре раза быстрее, году к 1975, чтобы она успела несколько лет постоять на мировом пьедестале – вот этого мы и не смогли. К великому сожалению.

Успех IBM не был повторен, корпорация победила целый Советский Союз. Они-то за 5 лет успели в свое время. Дело тут, повторимся, не в тупости или тотальной криворукости Советов (хотя и то, и то встречалось среди и инженеров, и академиков, но это не главная проблема) и даже не в нищете – для «Эльбруса» реально ничего не жалели, и денежки вбухали неописуемые, можно было всю Intel купить по цене середины 1980-х годов и еще бы на какой-нибудь Zilog осталось.

Дело в двух непреодолимых, несмотря ни на какие деньги, никакой героизм и никакие бдения в три смены, проблемах. Чтобы затащить проект такой сложности с нуля за приемлемое (подчеркнем еще раз – приемлемое, а не «ну когда-то там лет через 20–25») время, абсолютно критичны были две вещи.

Во-первых – высокая культура разработки и производства, чтобы не пришлось учиться всему на месте и еще 10 лет бороться с отсталыми инструментами и невежеством, вместо того, чтобы уже запускать серию машин. А на это как раз и нужна была фора лет 50, которая, как мы писали в предыдущих статьях, у IBM была. В те годы, когда американцы строили высокотехнологичный ИТ-бизнес, у нас царь Николай писал поперек перфокарты для переписи в графе «профессия»: «Хозяин Земли Русской», кабаков на страну было примерно в 150 раз больше, чем школ, а школах тех читали Закон Божий. А когда в США изобретали транзистор – у нас сажали за теорию относительности, как классово-неверную науку угнетателей-буржуев, придуманную, чтобы рабочих эксплуатировать. Развитие у нас началось только с Хрущева (и им же и закончилось), и это и была первая проблема. Просто. Очень. Мало. Времени.

А второй проблемой СССР был, ну в общем-то, сам СССР. Точнее – та самая модель управления, о которой мы говорили выше. Вместо здоровой коммерческой конкуренции акул капитализма у нас был Госплан и крайне нездоровая конкуренция за звания, ништяки и плюшки от единственного и непогрешимого заказчика – партии и государства. К чему это приводило – тоже в цикле статей было многократно расписано сочно, подробно и с множеством примеров.

Задача, навязанная ИТМиВТ политиками в Минрадиопроме и ВПК, заключалась в создании самой быстрой возможной (с учетом имеющихся технологий) машины. В результате, с одной стороны, им нужно было все-таки изготовить функционирующий экземпляр, а для этого учитывать имеющиеся в стране реально технологии, ресурсы и квалификацию людей. С другой – там, где это необходимо, они должны были раздвинуть эти границы и потащить за собой всю компьютерную промышленность СССР. Отчасти это удалось, как только производство каких-либо компонентов достигало требуемого уровня – они начинали использоваться и вне проекта «Эльбрус», например, те же ECL позже пошли и на ЕС ЭВМ «Ряда 3» и «Ряда 4».

Создание машины мирового уровня требовало разработки новых компонентов, кабелей, источников питания, систем охлаждения, печатных плат, разъемов, выделения новых производственных мощностей и т. д. Проект «Эльбрус» пытался раздвинуть все границы одновременно. Из более чем ста миллионов рублей, ежегодно расходуемых на ИТМиВТ, только 25–30 % оставались в нем, остальное шло на развитие вспомогательных технологий в других институтах, некоторые из которых находились в других министерствах. В общей сложности в проекте «Эльбрус» были задействованы сотни предприятий, которые производили все – от шкафов до индикаторных лампочек, от печатных плат до проводов, и в большинстве случаев приходилось разрабатывать все это с нуля.

Отсюда и своя доля проблем – когда прототипом является все – от болта до микросхемы, очевидно, что разработка не может идти быстро. Не стоит забывать и о том, что только IBM, единственная в мире, обладала просто неземными квалификациями менеджмента, позволяющими построить великолепную вертикально интегрированную компанию, где десятки заводов работали, как один, и синхронно и вовремя выдавали вообще все – от заготовок кремниевых пластин для микропроцессоров до, смешно сказать, краски для корпусов мейнфреймов. Парадоксально, но СССР, построенный вокруг идеи интеграции, контроля и плана, в очередной раз проиграл в этой самой интеграции, контроле и плане обыкновенной корпорации. Там, где в IBM шестеренки крутились, как в швейцарских часах, в СССР заводы, принадлежащие разным министерствам и НИИ при них, терлись друг об друга как детали тех же часов, в которые насыпали толченого кирпича.

Заставить каждый из заводов производить то, что требовалось, было абсолютно кошмарной задачей. Прежде всего, работа с каждым заводом требовала долгой бюрократической волокиты. Директору ИТМиВТ Бурцеву, а затем Рябову, приходилось вести переговоры на каждом уровне структуры управления, начиная с завода и заканчивая руководителями министерских отделов, самими министрами и во многих случаях даже ЦК.

Во-первых, чем больше было административное расстояние между ИТМиВТ и конкретным заводом, тем больше людей было вовлечено в эту цепочку, тем дольше длились переговоры и тем слабее была обратная связь и подотчетность между заводом и институтом. Особенно много времени отнимало взаимодействие с подразделениями других министерств, в частности, МЭП, но даже внутри Минрадиопрома ведение переговоров было проблематичным. На каждом уровне приходилось иметь дело с людьми, которые занимали монопольное положение и имели свои собственные интересы.

Во-вторых, хотя заводы были подчинены министерствам, они имели значительное фактическое влияние на производство. Производства обычно были сильно загружены и часто использовали это как оправдание для невыполнения заказа в срок. На это накладывалось то, что советские заводы предпочитали оптимизировать видимость эффективности, а не эффективность (как и вся советская система), и с куда большим удовольствием брались не за те заказы, которые нужны сейчас, а за те, которые гарантированно получатся и не сорвут план и отчетность. Заставить их связываться с кучей новых сложных компонентов было тем еще трудом. Переналадка на выпуск нового, неотработанного продукта влекла за собой потерю времени и риски сорвать план по выпуску прочих продуктов и тем самым – премии начальникам производства.

Если учесть, что каждый микроэлектронный завод зависел, в свою очередь, от кучи других производств, заставить эти ржавые шестерни прокрутиться в нужном направлении было той еще работой. Как вишенка на торте: в плановых показателях указывалось количество изделий, а не их качество, было понятно, чем можно пожертвовать, тем более что для того, чтобы пройти приемку, у любого завода была куча грязных трюков.

В итоге завод вовсе не был пассивным участником в этой игре, наоборот, чтобы надавить на производство Бурцеву часто приходилось доходить натурально до ЦК, и так с каждым элементом машины. В принципе, Военно-промышленная комиссия (ВПК), которая осуществляла межведомственный надзор за вычислительной техникой, должна была способствовать взаимодействию ИТМиВТ с производством. На практике, по словам некоторых лиц, близко знакомых с выработкой политики ВПК, там существовали свои подводные течения, и даже «Эльбрус» далеко не всегда получал полную поддержку. Часть сил все равно распылялась на кучу других проектов.

Исторически более-менее нормальными отношения у ИТМиВТ были лишь с двумя заводами – московским САМ и загорским ЗЭМЗ. САМ производил БЭСМ-6, АС-6, а также вспомогательное оборудование для «Эльбруса» – сопроцессоры «Эльбрус-1К2» и «Эльбрус-Б», процессоры ввода-вывода, коммутаторы и накопители. Сами машины изготавливал ЗЭМЗ, некоторые подсистемы, такие как модули памяти, производились на Пензенском ЗВЭМ (ППО ЭВТ). В 1980-х завод в Ташкенте также был переоборудован для производства «Эльбруса», но, памятуя о качестве компонентов, приходящих из южных республик, скажем одно – лучше бы его не было.

Менеджмент по-советски не учел фундаментальное эмпирическое правило, известное как закон Кэмпбелла (Campbell's law):

Чем больше любой количественный социальный показатель используется для принятия социальных решений, тем больше он подвержен коррупционному давлению и тем больше он склонен искажать и коррумпировать социальные процессы, для мониторинга которых он предназначен.

В более простой формулировке этот принцип понимается как факт того, что как только в систему вводится какая-то метрика, то люди начинают оптимизировать эту метрику, а вовсе не свою деятельность, для оценки которой она введена. Как только мы вводим жесткую иерархическую структуру, где 90 % находятся внизу, а на вершине сидят партократы с государственными дачами, санаториями и шоферами, то большая часть из этих 90 % начинает оптимизировать не свою работу, а методы попадания в эту самую элиту партократов.

Именно такую структуру построил для АН СССР еще Сталин, и с тех пор значимые результаты отечественная наука выдавала лишь тогда, когда выпадала из этой иерархии (как, например, с ядерным проектом). Когда же с приходом Брежнева стимулы делать свою работу всерьез окончательно истрепались, огромное количество людей стало заниматься имитацией деятельности всех масштабов, лишь бы получить заветное кресло академика или министерский пост, который давался пожизненно и сулил огромные преимущества в распилах и откатах. Какая коррупция на всех уровнях творилась при Бровеносце – это вообще ни в сказке сказать, ни пером описать, позавидуют всякие Березовские из 90-х годов. Одно рыбное дело чего стоит – сам министр рыбной промышленности крышевал по всему Союзу точки, через которые тонны икры уходили на Запад за валюту мимо кассы, а уж что творилось в азиатских республиках, это вообще лучше на ночь не читать…

СССР при Брежневе сгнил до самого основания и в итоге рухнул всего через несколько лет после его смерти. Какой там «Эльбрус», ко времени Горбачева уже с туалетной бумагой были проблемы, и не только с ней, все, что можно своровать и распилить, было своровано и распилено, причем своими же министрами и начальниками, все «передовые» работы производились чисто номинально с целью попилить побольше денежек, а социализм превратился в блестящую ширму, закрывающую собой помойку.

Отношение же советских академиков к пользователям и их потребностям (да и вообще понимание развития электроники) прекрасно выразил уже цитировавшийся Юрий Рябцев:

Обычные граждане Советского Союза как к вычислительной технике относились?
В то время они с компьютерами не соприкасались. Кто соприкасался, тот был профессионалом. Мы использовали машины в системах автоматизации проектирования, тестирования – то есть в узких областях. Для этого нужны квалифицированные люди.

Как вы оцениваете персонализацию вычислительной техники?
Когда японцы объявили, что выпустят телефон, который просто телефон, я очень долго его искал. Чтобы вычистить все функции и оставить главные: крупный экран, крупная клавиатура. Если разведчик идет в разведку, он не навешивает на себя ножей со всеми прибамбасами. Он выбирает нож для конкретной функции. Сейчас смартфоны даже как зеркало используют. Ради этого что ли их создавали? Сенсорный экран для кого придумали? Для летчиков. Потому что им с клавиатурой некогда возиться. Инструмент должен быть инструментом.

И после этого мы еще спрашиваем – а почему в России сейчас нет фирмы, сравнимой по производству смартфонов с Apple, а те жалкие потуги на какие-то «российские» смартфоны на практике собраны из 100 % западных комплектующих, на западной архитектуре и на их же заводах, а русского там только потраченные денежки и логотип? Да потому что с компьютерами рядовой советский гражданин работать и не должен, не его дело лезть со свиным рылом в калашный ряд. На это есть компетентные органы и компетентные товарищи, которые равнее всех прочих. И нечего сенсорный экран давать рядовому гражданину, совсем зажрались! Для пролетария кнопку изобрели, вот в нее и тыкай грязным пальцем.

Автор:

Алексей Ерёменко

Использованы фотографии:

https://museum.dataart.com, https://1500py470.livejournal.com, https://commons.wikimedia.org