[Артурыч]

"ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ, В НИХ ЖИВУТ И УМИРАЮТ ...."

Проект 1917 — это события, произошедшие сто лет назад и описанные их участниками.
Только дневники, письма, воспоминания, газеты и другие документы.
Без вымысла.

ИСТОЧНИК: https://project1917.ru/


8 сентября 1917 года



Наталья Гончарова
Париж, Франция

Холл: в глубине за столом несколько офицеров. Перед ними бутылки и стаканы, точно на Мишиной картине — тираспольской, только там выпивка происходит под открытым небом. Мы (я и Миша) входим в холл, я иду впереди — Дягилев идет мне навстречу. Мы целуемся, как всегда, обнявшись, и вдруг у меня странное ощущение. Сер. Павлович сильно ущипнул меня за грудь! Что это было?

Было похоже на вызов. Естественно было бы на жест С.П. ответить простым жестом — ударом или хотя бы восклицанием негодования. Но что-то удержало меня от какой бы то ни было реакции. Вся сцена с, видимо, полупьяными офицерами, с Дягилевым передо мной, с Мишей, идущим сзади, — точно сделалась прозрачной. Что удержало меня? Чувствовала ее не как реальность. Что спасло в тот момент меня и Мишу: сцена должна была нормально развернуться так (какой же дьявольский ум ее, быть может, подготовил с сообщниками или без них): я даю удар обидчику — он делает угрожающий жест, Миша бросается меня защищать — офицеры вмешиваются в свалку или стреляют с места — и это конец.

Не знаю, что удержало мой голос и руку… Но я продолжала безразлично улыбаться, безразличным взглядом окинула офицера у столика и всю сцену несостоявшейся драмы — повторения пушкинской. Посмотрела на ковер, застилавший пол, на осенний свет в окнах. Подошел Миша — поцеловался с Дягилевым, и разговор продолжился, как будто я и Миша не были только что на краю пропасти. Разговор о сцене, балетах и прочем.



Борис Савинков
Петроград, Зимний дворец

Я приехал в Зимний дворец на заседание Временного правительства для защиты законопроекта о смертной казни в тылу. Керенский молча протянул мне исписанный листок бумаги. Я прочел его и не поверил своим глазам. Смысл его состоял в том, что Верховный главнокомандующий требует немедленной передачи всей полноты военной и гражданской власти ему. Под этим ультиматумом стояла подпись: «В. Львов». Я посоветовал Керенскому сговориться с ген. Корниловым.




Владимир Львов Александр Керенский
Зимний дворец, Петроград

Генерал Корнилов предлагает:

1) Объявить г. Петроград на военном положении.
2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим.



Лавр Корнилов
Петроград, Военное министерство на Мойке

Здравствуйте, Александр Федорович. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу с просьбой доложить Вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок.




Александр Керенский

Я — Владимир Николаевич — Вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня, Александра Федоровича, только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить.



Бич

[Артурыч]

Александр Керенский
Петроград, наб. Мойки

Около 5 часов дня посетил в Зимнем дворце Львов, который передал мне ультиматум генерала Корнилова. В 10 часов вечера я распорядился об аресте Львова, которого поместили под стражу в одной из комнат дворца. После этого я немедленно отправился в Малахитовый зал, где проходило заседание кабинета, и, доложив о встрече со Львовым, зачитал его записку и дословный текст моего разговора с Корниловым. Высказавшись за подавление мятежа, я заявил, что считаю возможным бороться с поднятым мятежом лишь при условии, если мне будет передана Временным правительством вся полнота власти.

И добавил, что с целью передачи всей необходимой власти Временное правительство должно быть несколько преобразовано. После непродолжительного обсуждения было решено передать председателю всю полноту власти, с тем чтобы скорейшим образом положить конец антиправительственному наступлению, предпринятому Верховным главнокомандующим генералом Корниловым. За исключением кадетов Юренева и Кокошкина, которые подали в отставку, все министры передали свои портфели в мое распоряжение. Я попросил их остаться на своих постах.

Около 11 часов вечера я со всеми документами в руках явился на заседание Временного правительства. По моему предложению были единогласно одобрены следующие меры: 1) по прямому проводу предложить генералу Корнилову передать полномочия главнокомандующего генералу Клембовскому, командующему Северным фронтом, и немедленно прибыть в Петроград; 2) наделить меня особыми полномочиями для предотвращения и пресечения в корне открытого государственного переворота.



Зинаида Гиппиус
Поэтесса, литературный критик
Петроград, Сергиевская ул., 83

Лопнул нарыв вражды. Керенского к Корнилову (не обратно). Нападающая сторона Керенский, а не Корни*лов.




Александр Блок
Петроград

Корнилов есть символ; на знамени его написано: «продовольствие, частная собственность, конституция: не без надежды на монархию, ежовые рукавицы».



Русская воля



Клятва казаков

Стоящие на фронте кубанские казаки обратились к Совету Союза казачьих войск с телеграммой, в которой говорится: «Довольно править безответственным группам, им нужны потоки братской крови, полного развала когда-то могучего и страшного для врага России народа. Генерал Корнилов, единственный открыто назвавший первый источник гибели армии, а с ней Родины и свободы, должен главенствовать над армией. Пусть знает Временное правительство, что казаки, посылая беспрерывно и без протеста свои пополнения, одному лишь ему присягали и сдержат эту клятву».




Борис Эйхенбаум
Петроград

Вечер провел у Брика. Много о моменте — откол интеллигенции, равнодушие ее к социальному творчеству, злобность, «слюна» и т. д. О Никольском, о Гиппиус. Здесь что-то очень характерное. Этим людям нужны были только политические реформы. А для нас именно это неинтересно и безразлично. Меня всколыхнуло и потянуло именно то, что я увидел тягу к новой культуре, к новому социальному строю.



Юрий Готье
Москва


Был у меня в музее Подолинский по поводу передачи в музей бумаг его деда. До 27 марта он был Лифляндским вице-губернатором; он говорил, что, по его мнению, участь Риги уже давно была предрешена; я его спрашивал, каково его мнение об убийстве Столыпина, его родственника, которого он и сейчас поклонник, — можно ли думать, что его убили из дворца, а не террористы. Он ответил, что и он думает то же, т. е. что убийство было замышлено людьми дворца.




Игорь Грабарь
Москва, Большой Овчинниковский пер., д. 26

Из Петербурга и то все бежит, что имеет ноги. А у нас тоже неладно, но от соотечественников, а не врагов, но сведущие люди утешают: погодите, это еще пока цветочки, а ягодки будут, когда несколько миллионов «взбунтовавшихся рабов» катком проносятся через Москву. Где-нибудь на верхушке Алтая все же будет безопасно, хотя и несколько прохладно. На этих днях переловили наших непрошенных Дугинских гостей и главаря их. Их что-то не то 25, не то 40 человек всего — своего рода «товарищество на паях», с капиталом в 200 000, двумя автомобилями и т.д. — будто 9 из них убиты уже конвойными при попытке к бегству.



Михаил Богословский
Шашково, Рыбинский уезд

Утром я ездил в Песочное на почту за финансами. Холодно, серо, сильный ветер. Из полученных газет бросилось в глаза известие о паническом бегстве жителей Петрограда. На Николаевском вокзале столпотворение. Но можно ли бежать 3 миллионам жителей! Можно ли эвакуировать такой город. Неужели сдаваться? А развязка, кажется близкой.



Сергей Григорьев
Буэнос-Айрес, Аргентина

После Сан-Паулу нам предстояли выступления в Буэнос-Айресе. Трудность заключалась в том, чтобы туда добраться. В то время не существовало железной дороги между этими городами, а пароходы были малочисленны и нерегулярны. Поэтому наш импресарио решил нанять небольшое немецкое судно, реквизированное бразильцами и переименованное в «Гуайаву». Некоторое время его не использовали, но тут его быстро, хотя и довольно поверхностно, отремонтировали, и оно оказалось вполне удобным для транспортировки нашей труппы. Мы отплыли из Сантоса, и сначала все шло хорошо. Но на третий день я проснулся с ощущением, что остановились двигатели.

Поднявшись на палубу, я встретил Бароччи, который сказал мне, что случилась поломка и сейчас пытаются ее устранить. Спустившись вниз, я обнаружил, что моторы полностью сняты и команда чинит какие-то части. Мы ничего не сказали труппе, возможно, подумавшей, что остановка вызвана сильным туманом, в который мы тогда же попали. Лишь через десять часов капитан объявил, что поломку исправили, после этого мы осторожно снова двинулись в путь и добрались до Монтевидео, где перегрузились на другой корабль. Позже мы узнали, что наша бедная маленькая удобная «Гуайава» после дополнительного ремонта была подбита и затонула на пути к Чили.




Уильям Сомерсет Моэм
Петроград, ул. Михайловская, 1, гостиница «Европейская»

Каждая улица имеет свой характер и неотъемлема от своего города. Но из всех них наиболее ярко выраженный характер имеет Невский проспект. Он грязный, унылый, запущенный. Очень широкий и очень прямой. По обеим его сторонам невысокие однообразные дома, краска на них пожухла, в архитектурном отношении они мало интересны. Можно подумать, Невский проспект застраивали кто во что горазд, вид у него — хоть мы и знаем, что строители строго следовали плану, — какой-то незавершенный: он напоминает улицу где-нибудь на западе Америки, наспех построенную в разгар бума и захиревшую, когда бум прошел.

Витрины магазинов забиты жалкими изделиями. Нераспроданные товары разорившихся пригородных лавчонок Вены или Берлина — вот что они напоминают. Густой людской поток беспрерывно течет взад-вперед. Пожалуй, именно толпа определяет характер Невского. Если на других улицах в толпе встречаются по преимуществу люди одного слоя общества, то здесь — самых разных; разгуливая по Невскому, кого только ни увидишь, — и солдат, и моряков, и студентов, и рабочих, и предпринимателей, и крестьян; они без умолку разговаривают, образуют толчею вокруг газетчиков, продающих свежий выпуск.

Толпа производит впечатление добродушной, покладистой и покорной; не могу представить, чтобы она была способна наподобие пылких парижан вмиг перейти к бесчинствам и насилию; также не могу поверить, чтобы они вели себя, как толпа во время Французской революции. Кажется, что для этих мирных людей, которым хочется развлечься и покуролесить, житейские события — не более чем приятная тема для разговора. К дверям мясных и булочных в эти дни тянутся длиннейшие очереди; повязанные платками женщины, мальчишки и девчонки, седобородые старики и изможденные юноши ждут час за часом, безропотно ждут.

Больше всего меня удивляет в здешней толпе разнообразие людских типов; в них нет внешней схожести, как правило, свойственной толпе других стран; уж не тем ли это объясняется, что здесь на лицах более откровенно отражаются обуревающие людей страсти; здесь лицо — не маска, а опознавательный знак, так что, когда гуляешь по Невскому, перед тобой проходит галерея персонажей великих русских романов, и можно назвать их одного за другим.

Тут встретишь губастого, толстомордого торговца с окладистой бородой, плотоядного, громогласного, грубого; бледного мечтателя с ввалившимися щеками и землистым цветом лица; коренастую простолюдинку с лицом начисто лишенным выражения — ни дать ни взять инструмент, на котором может сыграть любой, кому заблагорассудится, и тебе вдруг открывается, какую жестокость таит женская нежность. Похоть разгуливает в открытую, как олицетворенный порок из средневековых моралите, о бок с добродетелью, гневом, кротостью, обжорством. Русские вечно твердят, что миру точно так же не дано понять их, как им самих себя. Они слегка кичатся своей загадочностью и постоянно разглагольствуют о ней. Не берусь объяснить вещи, объявленные множеством людей необъяснимыми, однако задаюсь вопросом: а что если отгадка скорее проста, нежели сложна. Есть нечто примитивное в том, как безраздельно властвует над русскими чувство.




Русское слово

Эмигранты-роялисты

Сегодня с поездом 7 ч. 40 мин. утра по Финляндской железной дороге выехала за границу первая партия русских эмигрантов-роялистов. За час до отхода поезда в зале 1-го класса собрались предназначенные к высылке: Манасевич-Мануйлов, доктор Бадмаев, Вырубова, Юскевич-Красковский и др. Комната, где собрались эмигранты, охранялась караулом. Высылаемым предоставлено отдельное купе 2-го класса. До Торнео эмигрантский поезд сопровождается специальным военным караулом. Каждому эмигранту разрешено было взять с собой 3000 рублей.



Анна Вырубова
Петроград

Утро холодное и дождливое, на душе невыразимо тяжело. На станцию поехали в двух автомобилях, причем милиционеры предупредили ехать полным ходом, так как по дороге могли быть неприятности. Мы приехали первыми на вокзал, в зале 1-го класса ожидали спутников. Дорогим родителям разрешили проводить меня до Терриок. Вагон наш был первый от паровоза. В 7 часов утра поезд тронулся — я залилась слезами.

Дядя в шутку называл меня эмигранткой. Несмотря на все мученья, которым я подвергалась за последние месяцы, «эмигрантка» убивалась при мысли уезжать с Родины. Казалось бы, все готова терпеть, лишь бы остаться в России. Наша компания контрреволюционеров состояла из следующих лиц: старика-редактора Глинки-Янчевского, доктора Бадмаева — пресмешного божка в белом балахоне с двумя дамами и маленькой девочкой с черными киргизскими глазками, Манусевича-Мануйлова и офицера с Георгиевской ленточкой в петлице и в нарядном пальто, некоего Эльвенгрена.

Странная была наша компания «контрреволюционеров», не знавшая друг друга. Стража стояла у двери; ехал с нами тот же комиссар-еврей, который приехал ко мне ночью с бумагой от Керенского. Почему-то теперь он был любезнее. В Белоострове публика заметила фигуру доктора Бадмаева в белом балахоне и начала собираться и посмеиваться. Узнали, что это вагон контрреволюционеров; кто-то назвал мою фамилию, стали искать меня. Собралась огромная толпа, свистели и кричали. Бадмаев ничего не нашел умнее, как показать им кулак; началась перебранка — схватили камни с намерением бросить в окна. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы поезд не тронулся. Я стояла в коридорчике с дорогими родителями ни живая, ни мертвая. В Терриоках — раздирающее душу прощанье, и поезд помчался дальше.




Марина Цветаева Максимилиан Волошин
Москва, Борисоглебский, 6

Дорогой Макс, убеди Сережу взять отпуск и поехать в Коктебель. Он этим бредит, но сейчас у него какое-то расслабление воли, никак не может решиться. Чувствует он себя отвратительно, в Москве сыро, промозгло, голодно. Отпуск ему, конечно, дадут. Напиши ему, Максинька! Тогда и я поеду, — в Феодосию, с детьми. А то я боюсь оставлять его здесь в таком сомнительном состоянии. Я страшно устала, дошла до того, что пишу открытки. Просыпаюсь с душевной тошнотой, день, как гора. — Целую тебя и Пра. Напиши Сереже, а то — боюсь — поезда встанут.




Русское слово
Москва

Ввиду угрожающих слухов о закрытии театров в Москве, Совет русского театрального общества и Московской театральный комитет созывают сегодня в 11 часов вечера в помещении театрального бюро экстренное совещание представителей московских театров по всем отраслям театральной деятельности. Важность вопроса очевидна.





Пьер Паскаль
Петроград

В Попечительском ресторане рисовая каша, которая три месяца назад стоила 0,75, потом 0,85, потом 1,25, сейчас — 1,50. Нельзя получить три блюда меньше чем за 7 рублей. Один арбуз — 3 руб. (2,50 на улице).



Русские ведомости
Самара

По постановлению Бузулукского продовольственного комитета учетная комиссия явилась в женский монастырь в Бузулуке проверить запасы хлеба. Монахини запротестовали, заперли ворота и ударили в набат. Сбежался народ. Была вызвана учебная команда. Силой заставили открыть монастырские хранилища. Обнаружено около 20 тысяч пудов зерна и много муки и отрубей.



Иосиф Сталин
Петроград

Русская революция не есть нечто обособленное. Она кровно связана с революционным движением на Западе. Того не могут не знать акулы западно-европейского империализма. Поэтому они решили объявить русской революции смертельную войну. Еще в начале нашей революции открыли против нее поход англо-французские капиталисты. Их органы Times и Matin уже тогда поносили революционные Советы и Комитеты, призывая к их разгону.

Послушайте телеграммы «Биржевых Ведомостей». Телеграмма из Парижа:

«Отход, или вернее бегство без боя второй армии, и падение Риги вызывает здесь судорогу боли, негодования и отвращения. Matin утверждает, что русские пацифисты, виновники этой катастрофы, оказались столь же бесталанными, как плохие советчики бывшего императора, и еще более вредными, чем они. Газета заявляет, что не понимает упрямства Совета р. и с. д., вопреки столь трагическим предметным урокам продолжающего отстаивать столь нелепые учреждения, как армейские комитеты».

Так пишет орган французских капиталистов.

А вот и телеграмма из Лондона:

Daily Chгоnicle говорит: «Прежде всего необходимо восстановление дисциплины в армии. Своей быстрой и столь важной победой германцы обязаны тем же самым причинам, которые позволили им занять Галицию и Буковину, а именно — неподчинению приказам, изменничеству, наблюдающимся в русских войсках».

Так говорят империалисты Англии.

«Бегство без боя…», «Нелепые армейские комитеты…», «Восстановление дисциплины…» (мало им смертной казни!), «Изменничество в русских войсках…»

Вот какими комплиментами встречают эти денежные мешки истекающих кровью русских солдат!




Ромен Роллан
Grand Hotel Chateau Bellevue, Switzerland

Др. Феррьер рассказал мне о страданиях русских военнопленных в Германии. Особенно остро им не хватает еды. Кроме того, «работа слишком изнурительна для бедных отощавших чертяк. Смертность ужасна: от 50 до 60% в некоторых случаях. Если война продолжится, половина русских и румынских военнопленных не вернутся домой, а от туберкулеза превзойдет по количеству жертв самые страшные эпидемии Средних веков».


Евгения Суменсон
Петроград

На вопрос о том, не была ли торговля Як. Фюрстенберга фиктивной и не присылал ли он под видом медикаментов пустые ящики или иного малоценного груза, я нахожу, что самый вопрос столь странный, такой же, как если бы меня спросили, жива ли я и существую я или нет, так как ни малейшего подозрения в фиктивности в данном случае быть не может. Это наглядно устанавливается тем, что каждая отправка вскрывается и проверяется в таможне в присутствии не только агентов конторы «Гергард и Гей», но и служащих таможни, пошлина взыскивается не иначе как сообразно с характером и родом товара и его количеством и весом.

Насколько мне известно, Яков Фюрстенберг в течение 1916-1917 гг. в Петроград приезжал лишь один раз. Это было в конце мая или начале июня. Состоял ли он агентом германского правительства и в чем именно выразилась его деятельность как такового агента, объяснить не могу. Парвуса, или Гельфанда, я видела лишь один раз в Копенгагене. Ни с Лениным, ни с Зиновьевым, ни с Троцким, ни с Луначарским я никаких решительно общих дел не имею и с ними незнакома. Политическими вопросами и делами я никогда не интересовалась и ими не занималась и никакого отношения к событиям 16-18 июля н. г. не имею.

От Я. Фюрстенберга из заграницы я никогда никаких сумм не получала и сознательно кому-либо денег с специальной целью ведения в России пропаганды в пользу Германии не передавала, ввиду чего виновной себя в чем-либо по настоящему делу признать не могу.




Трудовая копейка


После переезда бывшей царской семьи в Тобольск в Царском Селе остались колоссальные богатства и драгоценности, принадлежавшие бывшей императорской фамилии. Помимо золотых блюд, драгоценных ваз, статуй, безделушек из жемчуга, алмазов и бриллиантов в Царском Селе хранились подарки разных особ иностранных царских домов, золотые парчовые мантии, кубки, художественные шелковые ткани, многоценные ковры, золотые слитки-самородки и много других предметов богатства и роскоши. Ценность которых в некоторых случаях не поддавалась учету и определению. По распоряжению Временного правительства все эти ценные предметы были перевезены из Царскосельского дворца в Петроград. По общей оценке эти богатства экспертами оценены свыше 420 миллионов рублей.



Император Николай II
Тобольск

После хорошего дождя ночью погода сделалась опять чудная. Читал с дочерьми до прогулки, до завтрака и после чая на балконе. Работал в саду. Алексей пролежал с простудой и болью в ухе; она днём прошла. С фронта известий мало, газеты приходят на шестой день.




Федор Кокошкин
Петроград


Подал в отставку



Федор Кокошкин

Я свое заявление формулировал так, что ухожу в отставку ввиду состоявшегося, по-видимому, решения, судя по высказанным мнениям, о предоставлении Керенскому диктаторских полномочий и что впредь при этих условиях отказываюсь от участия в правительстве.



Лавр Корнилов
Могилев, Ставка

Вечером у меня в кабинете собрались: комиссар Филоненко, Завойко и Аладьин. Разговор снова коснулся тяжелого состояния страны и необходимости иметь во главе ее сильную власть. Я предложил им, считая их людьми хорошо знающими наших наиболее выдающихся общественных деятелей и имея в виду мои разговоры с гг. Савинковым и Львовым, наметить такую схему организации власти и состава правительства, которая, включая в себя лучшие силы всех главных политических партий страны, могла бы дать ей правительство твердое, работоспособное, пользующееся полным доверием страны и армии. Был набросан проект Совета народной обороны, с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя, Керенского — министра-заместителя, г. Савинкова, генерала Алексеева, адмирала Колчака и г. Филоненко. Этот Совет обороны должен был осуществить коллективную диктатуру, так как установление единоличной диктатуры было признано нежелательным…




Алексей Путилов
Петроград, особняк Путилова, Мытнинская, 11 (совр. просп. Динамо, 2)

Ко мне явились в сопровождении инженера Х. полковники Сидорин и Десиметьер. Полковники предъявили письмо генерала Корнилова и потребовали выдать немедленно 2 миллиона рублей. Я распечатал письмо. Ген. Корнилов писал всего о 800 000 рублей… Меня удивила разница. Полковники объяснили, что необходимость обнаружилась в последнюю минуту, когда было уже поздно переписывать письмо. «Позвольте, — сказал я, — генерал отлично знает, что китайские церемонии в этом деле не нужны; он мог, не переписывая письма, зачеркнуть цифру и своей рукой вписать новую!» Тогда полковники объявили, что цифру они увеличили сами, убедившись по приезде в Петроград, что 800 тысяч не хватит для размещения и питания офицеров…

800 тысяч рублей — как раз та сумма, о которой генерал просит в письме. Сойдите вниз и получите. Просьбу генерала я, таким образом, выполняю. Что же касается остальных денег, то есть 1 200 000, то я сегодня же разыщу товарищей и соберу правление. Мы обсудим. Приходите за ответом завтра в 5 часов дня ко мне в банк.




Федор Степун
Петроград

До позднего вечера не расходились мы по домам. Было снова тревожно и смутно на душе. Одна догадка сменяла другую. Чувствовалось, что надвигается что–то новое и страшное… Случайный и незначительный Львов бесспорно сыграл роковую роль в развитии событий. Корнилов шел как будто бы легко навстречу Временному правительству. Еще 6 сентября он обещал Савинкову немедленно арестовать каждого, причастного к каким бы то ни было противоправительственным заговорам, и даже согласился на то, что все исходящие из Политического отдела Ставки телеграммы и бумаги будут поступать на предварительный просмотр комиссар–верха Фелоненко

Но одновременно он допускал, что за завтраком в Ставке велись товарищеские разговоры о том, «нужна ли смерть Керенского, как вытяжка возбужденному чувству офицеров, или нет». Войдя каким–то образом на Московском совещании в соприкосновение с темными силами Ставки, Львов пришел в ужас от их замыслов и тут же рассказал заговорщикам о своих собственных планах, вполне совпадавших с савинковскими. «Нужно, — доказывал Львов, — чтобы Корнилов и Керенский, Боже упаси, не ссорились, а действовали бы сообща: Корнилов — как начальник всех вооруженных сил, а Керенский — как председатель нового национального правительства».

Через несколько дней собеседники Львова сообщили ему, что его план при Ставке принят к сведению. Окрыленный успехом, Львов предложил съездить к Керенскому, чтобы попытаться убедить его перестроить правительство и успокоить страну. Заговорщики по своим соображениям, о которых тут распространяться не приходится, ответили, что Ставка согласна. Так доверчивый и неискушенный в политических интригах либерал Львов появился в кабинете Керенского в качестве парламентера черносотенной контрреволюции.

Для разговора между Керенским и Львовым характерно то, что Львова интересовал вопрос спасения России, Керенского же, в связи со Львовым, исключительно планы заговорщиков, так как он был уверен, что центр заговора надо искать в Ставке; на это указывали секретные сведения о настроениях политиканствующего окружения главнокомандующего. Не называя себя посланцем Ставки, Львов несколько таинственно все же давал понять, что он таковым является и, не отделяя по неосведомленности Корнилова от заговорщиков вокруг него, грозил Керенскому от имени пославших его кровавою расправою, если он не протянет руки тем, кого он до сих пор отталкивал.

Разговор кончился тем, что Керенский дал Львову, правда в весьма туманных выражениях, некоторое полномочие подробнее выяснить желания и требования его единомышленников. Это скромное задание обернулось в восторженной и миротворческой душе Львова весьма ответственным поручением — вернуться в Ставку в качестве полномочного представителя Керенского для дальнейших переговоров с Корниловым. Прибыв в Ставку, Львов доложил главнокомандующему, что Керенский «не держится за власть и что он готов уйти» (фраза эта в другой связи была Керенским действительно сказана), но лишь при условии законной передачи власти в другие руки; заявил Львов и то, что Керенский готов на совместную работу со Ставкой.

Нарисовав в мрачных красках положение страны и повторив свои обычные обвинения Керенского в бездействии и потакании большевикам, Корнилов высказался за диктатуру, необязательно свою, и кончил беседу неожиданною просьбою передать Керенскому и Савинкову приглашение прибыть в Ставку, где он обоим гарантирует полную безопасность. Кроме того, Корнилов еще прибавил, что намеревается обоим предложить портфели в будущем правительстве: Керенскому — портфель министра юстиции, Савинкову — военного министра.

После этого разговора с Корниловым Львов завтракал в Ставке; за столом заговорщики — Завойко и Добрынин — откровенно развивали свой план свержения Временного правительства и установления диктатуры Корнилова, придавая при этом вызову Керенского в Ставку совершенно иной смысл, чем тот, о котором говорил Корнилов.

Прибыв в Петроград в нервном и взбудораженном состоянии, Львов передал Керенскому следующие требования Корнилова: 1) объявление Петрограда на военном положении, 2) передача всей власти, военной и гражданской, в руки Верховного главнокомандующего, 3) отставка всех министров, не исключая министра–председателя, и передача управления министерствами товарищам министров впредь до образования нового кабинета Верховным главнокомандующим.

В дополнение к этим, по настоянию Керенского письменно сформулированным требованиям Львов уже в секретном порядке сообщил Керенскому, что главнокомандующий просит его и Савинкова немедленно выехать в Ставку. Тон, которым расстроенный разговорами с Завойко Львов передал Керенскому это предложение, был, очевидно, таков, что Керенский имел основание усомниться не только в желании Корнилова видеть его министром в новом кабинете, но и в том, что он действительно будет в Ставке в полной безопасности.

Ясно, что перед лицом таких требований Керенский должен был придти к выводу, что в Ставке действительно подготовляется переворот. Это не могло не привести его в ярость, тем более что всего только за два дня до приезда Львова в Петроград Корнилов через Савинкова передавал ему, что «министр–председатель может рассчитывать на всемерную поддержку Ставки, ибо это нужно для блага родины». Внезапное вероломство Корнилова должно было внушить Керенскому мысль, что Верховный главнокомандующий сознательно усыплял его бдительность, дабы вернее нанести удар. При таких условиях времени терять не приходилось. Надо было действовать быстро и решительно. Он это и сделал: немедленно арестовал Львова и послал Корнилову телеграмму об отрешении его от должности.


ИСТОЧНИК: https://project1917.ru/posts/14667/##post